Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Конечно, про тюрьму говорят разное, но по мне приятнее Ньюгейта места не найти. Я там ел и пил вволю, и мне не надо было работать, но, что поделаешь, эта жизнь была слишком хороша, чтобы продолжаться вечно! Через пять месяцев меня погрузили на корабль и увезли с еще двумя сотнями таких же, как я. Ехалось нам так-сяк. Сидели мы в трюме и мерли, как мухи, потому что дышать там было нечем, да и еды не хватало. Только мне-то есть не хотелось, потому что меня всю дорогу трясла лихорадка. Видно, само провидение обо мне позаботилось, и, когда с едой стало туго, оно избавило меня от голода. Когда мы добрались до места, нас продали плантаторам. Я был сослан на семь лет, а так как к этому времени я успел позабыть грамоту, то мне пришлось работать вместе с неграми; но я честно трудился, как мне и было положено.

Когда семь лет кончились, я нанялся на корабль и так добрался домой. До чего же я обрадовался, когда опять увидел старую Англию, ведь я очень любил свою родину. О свобода, свобода, свобода! Вот достояние каждого англичанина, и я. готов умереть, защищая ее! Однако я боялся, что меня снова могут обвинить в бродяжничестве, а потому решил не возвращаться в деревню; я остался в городе и работал всякую работу, когда мне удавалось ее найти. Так жил я некоторое время очень счастливо, но вот однажды вечером, когда я возвращался с работы, меня сбили с ног два каких-то человека и велели не двигаться. Они оказались вербовщиками. Они поволокли меня к судье, и так как я не мог назвать свой приход и свое занятие (это-то всегда и губило меня), то мне предложили либо стать матросом на военном корабле, либо завербоваться в солдаты {2}. Я предпочел стать солдатом, и в этой роли, достойной джентльмена, провел две кампании и участвовал в сражениях во Фландрии {3}, получив всего одну рану в грудь навылет, которая и по сей день дает о себе знать.

Когда заключили мир, мне дали отставку, но работать мне было трудно, потому что рана часто болела, и я завербовался на службу в Ост-Индскую компанию. Там я участвовал в шести крупных сражениях с французами {4}, и, конечно, умей я читать и писать, капитан непременно повысили бы меня в чине, так что был бы я капралом. Но, видно, не судьба была. Вскоре я заболел, и, когда уже ни на что не годился, мне разрешили возвратиться домой. В кармане у меня было сорок фунтов, которые я скопил на службе. Дело было уже в начале нынешней войны {5}, я надеялся благополучно добраться до родных берегов и жить на эти деньги в свое удовольствие, но правительству нужны были солдаты, и меня снова завербовали еще до того, как я успел ступить на землю.

Наш боцман вбил себе в голову, что я упрямый малый, он уверял всех, будто я отлично разбираюсь в морском деле, но притворяюсь, чтобы бездельничать. А между тем, видит бог, я ничего в этом не смыслил! Он бил меня всем, что попадалось под руку. Но, как бы он меня ни бил, мои сорок фунтов были при мне и служили мне утешением и утешали бы меня и по сей день, если бы наш корабль не захватили французы, а уж тогда я потерял все свои денежки до последнего пенни!

Наш экипаж французы бросили в тюрьму, и многие там погибли, потому что не могли вынести тюремной жизни, а мне все было нипочем, потому как я уже хлебнул ее. Однажды ночью, когда я спал на нарах, закутавшись в теплое одеяло (потому что, надобно вам сказать, я всегда любил спать с удобствами), меня разбудил боцман, державший в руке потайной фонарь. "Джек, - говорит он мне, - готов ты вышибить мозги французскому часовому?" "Ладно, - отвечаю я, протирая глаза, - мне своего кулака не жалко". "Тогда, - говорит он, ступай за мной, и уж мы на своем поставим". И вот я встал, завернулся в одеяло, потому что другой одежды у меня не было, и мы пошли расправляться с французами. Оружия у нас, правда, не было, но ведь один англичанин всегда стоит пятерых французов. Подкрались мы к дверям, у которых стояло двое часовых, накинулись на них, вмиг обезоружили и повалили. Мы бежали вдевятером. Добравшись до пристани, захватили первое подавшееся суденышко и вышли в море. Не прошло и трех дней, как нас подобрал английский капер, который был рад такому подкреплению; ну мы и дали свое согласие и решили попытать с ними счастье. Только нам не повезло. На третий день наш капер столкнулся с французским военным кораблем, на нем было сорок пушек, а у нас всего двадцать три, но мы решили дать бой. Сражение длилось три часа, и мы, - конечно, одолели бы француза, но, к несчастью, потеряли почти всю команду, когда победа была уже у нас в руках. Так я снова угодил во французский плен, и мне пришлось бы плохо, попади я вновь в эту брестскую тюрьму, да только на мое счастье по дороге наш корабль захватили англичане, и вот я вновь оказался на родине.