Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Я много размышлял об этих материях и всякий раз дивился тому, что ни одно из английских обществ, учрежденных для поощрения искусств и образования, не догадалось отправить кого-либо из своих членов в восточные области Азии, где он мог бы сделать немало открытий. В полезности подобного путешествия мы убедились бы, прочитав книги своих странствовавших по свету соотечественников, которые сами заблуждаются и вводят в заблуждение других. Купцы рассказывают нам о ценах на различные товары, о способах их упаковки и о том, как европейцу надежнее всего сберечь здоровье в чужих краях. Миссионер же сообщает, с какой радостью приняла христианство страна, куда он был послан, и указывает число обращенных, а также описывает, как он умудрялся блюсти великий пост там, где нет рыбы, или как выходил из положения, давая причастие там, где не было ни хлеба, ни вина. Такие сообщения, к которым добавляются еще описания свадеб, похорон, надписей, рек и гор, и составляют обычно весь дневник европейского путешественника. Что же касается тайн, которые знают местные жители, их, как правило, называют колдовством. Когда путешественник не умеет растолковать чудеса, которым сам был свидетелем, он попросту приписывает их власти дьявола.

Как имел обыкновение повторять английский химик Бойль {3}, если бы каждый ремесленник мог поведать о всех мыслях, приходивших ему в голову за работой, философия неизмеримо обогатилась бы. Но с еще большей справедливостью можно утверждать, что пытливый наблюдатель, собирая знания даже в самой варварской стране, принес бы неоценимую пользу. А разве нет и в самой Европе множества полезных изобретений, которые известны или используются только в одном из ее уголков? К примеру, немецкое орудие, которым жнут, по-моему, намного удобнее и лучше английского серпа. Дешевый и быстрый способ изготовления уксуса без предварительного брожения известен только французам; и если даже у себя дома можно обнаружить такие замечательные вещи, сколько же полезных сведений таят страны, где еще никто из европейцев не бывал, и те, которые невежественные путешественники торопливо пересекали, следуя за каким-нибудь торговым караваном.

Мне могут возразить, что причиной тут предубеждение азиатов против приезжих иностранцев. Но как легко европейские купцы, выдававшие себя за Sanjapins или, иначе говоря, северных паломников, проникали даже в самые недоверчивые страны! Таким даже сам Китай не запрещает въезда.

В подобные путешествия следует посылать людей, которым по плечу такая задача, и заниматься этим должны бы правительства. Это восполнило бы ущерб, нанесенный честолюбивыми желаниями, и показало бы, что есть люди даже более великие, чем патриоты, люди, любящие человечество. Трудно лишь подыскать человека, подходящего для столь нелегкого дела. Он должен отличаться философским складом ума, он должен обладать умением видеть ту общую пользу, которую может принести то или иное частное явление, ему должны быть равно чужды спесь и предрассудки, он не должен быть педантом, приверженцем одной философской системы и знатоком одной лишь науки, быть не только ботаником и не только собирателем древностей. Его разум должен быть обогащен самыми разнообразными знаниями, а манеры облагорожены общением с людьми. Он должен быть в какой-то мере энтузиастом, любить путешествия, обладать пылким воображением и любовью к переменам; тело его должно не знать усталости, а сердце не страшиться опасности.

Прощай!

Письмо CIX

[Попытки китайского философа узнать, кто из англичан особенно

знаменит.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Приехав в эту страну, я хотел прежде всего познакомиться с именами и достоинствами тех из ныне живущих, кто слывет тут ученым или мудрецом. Я полагал, что самый верный способ добиться цели - это поговорить с людьми непросвещенными, ибо только та слава громче, которая достигла ушей простого люда. Придя к такому решению, я приступил к расспросам, но был лишь разочарован и озадачен. Я обнаружил, что н каждой части города есть своя собственная знаменитость. Тут одна сторона улицы восхищалась словоохотливым сапожником, властителем умов другой был ночной сторож - гроза воров. Пономарь считался величайшим человеком в одном конце переулка, но не прошел я и половины его, как оказалось, что славу с ним делит речистый проповедник. Узнав, чем я занят, хозяйка моя любезно вызвалась помочь мне советом, оговорившись, правда, что она никакой не судья, однако, если я положусь на ее вкус, то уж, конечно, сочту Тома Коллинза самым остроумным человеком на свете: ведь Том кого хочешь передразнит и вдобавок прекрасно изображает свинью с поросятами.