Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Пятница. Все наше ученое общество занято усердными поисками кометы. Мы наблюдали за это время в разных частях неба не менее шестнадцати комет. Однако мы единодушно решили назвать ожидаемой кометой только одну из них. Той, что находится возле Девы, недостает лишь хвоста, дабы она стала предметом восхищения обитателей Земли.

Суббота. Луна, как я вижу, вновь взялась за свои старые проделки. Ее кульминации, либрации {5} и прочие отклонения меня поистине поражают. Вот и моя дочь сбежала сегодня утром с гренадером. Ничего удивительного: мне так и не удалось привить ей вкус к истинной мудрости. Она всегда обещала стать пустоцветом. Но Луна, Луна, вот кто внушает мне истинную тревогу! Я безрассудно надеялся, что понял ее, считая постоянной я верной лишь мне одному, но каждая ночь изобличает ее вероломство и твердит мне, что я несчастный и покинутый влюбленный.

Прощай!

Письмо XCIII

[О склонности некоторых людей восхищаться писаниями знатных особ.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Удивительно, сколь великое воздействие оказывают на наш рассудок титулы, даже если мы сами их придумали. Словно малые дети, мы облекаем марионеток в роскошные наряды, а потом дивимся этому фальшивому чуду. Мне рассказывали о крысолове, который долгое время бродил по окрестным деревням, но никто не прибегал к его услугам, пока он не догадался присвоить себе титул Придворного крысолова Его Величества. Успех превзошел все его ожидания: прослышав, что он ловил крыс при дворе, все с готовностью принимали его и давали работу.

Но, по-видимому, больше всех сознают преимущества титула сочинители книг. Здесь все, как видно, убеждены, что книга, написанная плебейской рукой, не может ни наставить, ни возвысить дух. Никто, кроме королей, ханов и мандаринов, не может сочинять с надеждой на успех. Если названия книг не вводят меня в заблуждение, то тут не только принцы крови и придворные, но даже императоры печатают свои сочинения.

Если человек, занимающийся литературным трудом, откровенно признается, что он пишет ради хлеба насущного, то ему проще будет прямо отослать свою рукопись булочнику на растопку печей: никто не станет его читать. Понравиться публике могут лишь поэты, выросшие при дворе или, по крайней мере, делающие вид, будто они там выросли. Попробуй мошенник открыто признаться, что намерен очистить наши карманы и набить собственные, как каждый читатель тотчас отвернется от него, и даже те, кто сами пишут ради пропитания, примутся сообща травить его, прекрасно понимая, что эдак и они могут лишиться куска хлеба.

Это глупейшее предубеждение тем более меня удивляет, когда я думаю о том, что почти все лучшие творения ума, увидевшие здесь свет, были плодами нужды. Их Драйдены, Батлеры, Отвей и Фаркеры {1} - все писали ради хлеба насущного. Поверь, друг мой, голод обладает удивительной способностью оттачивать талант, и тот, кто на сытый желудок размышляет как герой, основательно попостившись, достигнет величия полубога.

Но более всего поражает то, что люди, которых так презрительно отвергают глупцы, и есть лучшие писатели. Что касается меня, то, покупая шляпу, я не стану обращаться к чулочнику, а пойду к шляпнику, если ж захочу купить башмаки, то не обращусь за ними к портному. Так же деле обстоит и с творениями ума: если бы я захотел, чтобы мне угодили получше, то непременно прибегнул бы к услугам тех, кто избрал это дело своим ремеслом и кормится им. Ты, вероятно, улыбаешься моим странным рассуждениям, однако, уверяю тебя, друг мой, остроумие тоже в какой-то мере ремесло, и человек, долгое время старавшийся обретет хотя бы его подобие, станет в конце концов счастливым обладателем его сущности. От длительной привычки к литературному труду он приобретет такую точность мысли и искусность изложения, каких сочинители-дилетанты, будь они вдесятеро талантливее его, никогда не добьются.

Воистину заблуждаются те, кто ждет от знатного титула, высокого сана и прочих отличий совершенств, которые достигаются только благодаря прилежанию и оттачиваются необходимостью. Мы с тобой знали немало громких литературных имен, обязанных скоротечной славой одной лишь моде. Равно ты знавал и неудачников, с трудом добившихся мало-мальской известности. Их талант был признан лишь тогда, когда они уже не могли насладиться радостью всеобщего признания. Словом, лишь та известность чего-нибудь да стоит, которая нелегко далась и поэтому нелегко утрачивается.