Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

И еще думал Федор, тоже позже: вот бы послушать тогда Паршукова, повременить - и сложилось бы все по- другому, хуже ли, лучше - бог весть. Но - по-другому… Да разве знаешь, выходя из дому, что ждет тебя в пути? Никогда не знаешь…

Только с версту отошли от избушки, тут оно и началось, то болото. Гиблое из гиблых… Глазами, палкой искали, щупали промерзшую сухую полоску, местами же пришлось прыгать с кочки на кочку. Болото еще хранило в себе накопленное летом тепло, такому болоту нужны крепкие морозы, чтоб схватило его как следует.

В нескольких местах и на глаз видно было: нет, не пройти. Приходилось мостить впереди себя сухими сосенками, которые в изобилии чахли вокруг, и переходить по ним. Да и трудно было угадать, где бугорок, а где низинка - все покрыто было нетолстым снежком, коварно прикрывавшим ловушки.

Федор шел за Паршуковым, ему, само собой, идти сподручнее, по готовым следам, но - все равно - надо было смотреть в оба и быть осторожным: бывает ведь на болоте - один пройдет вроде ничего, а второй ухнет по пояс, хорошо, если не глубже…

Федор так напряженно смотрел под ноги, что упустил, не увидел, как Паршуков грохнулся на бок. Расстояние между собой они держали порядочное, чтобы не давить на болотину двойной тяжестью. Федор поднял голову, услышав громкий вскрик. Глядит - Паршуков барахтается в снегу, воде, грязи, в болотном липком месиве. По всему видно, не выбраться Паршукову, в «окно» попал.

- Иваныч, иду!- крикнул Федор и почти бегом бросился на помощь. Паршуков хрипел, он уже заметно устал:

- Подмогни, Михалыч…

Всем своим телом ухнул Паршуков в грязь, перемешанную со снегом. Федор, медленно соображая, поднял длинные голенища своих сапог и по колено залез в грязь, осторожно нащупывая опору внизу. Из-под ноги поднялись пузыри, сапог увязал все глубже. За спиной Паршукова были котомка и ружье-берданка, ему никак не встать, ружье стволами зацепилось, похоже…

Федор сообразил:

- Держись покрепче за лямки, Иваныч!- а сам схватился за верхний узел-завязку котомки, сумел дотянуться. И осторожно подтащил Паршукова к себе. Затем вынул увязшую в грязи правую ногу, выбрал на более твердом месте опору получше, и, согнувшись, перехватил Иваныча за ружейный ремень, и снова потянул на себя, выдернул Паршукова повыше, почти рядом с собой. На Григория Ивановича жалко было смотреть. Смахивал он на мокрую курицу. Но главное было впереди. Когда Паршуков согнул ноги, чтобы встать на колени, он снова громко вскрикнул, замер, словно от удара, потом зло и крепко выругался:

- Тва-аю так… Кажись, Михалыч, я уже пришел!

Федор взял его под мышки, помог стать на ноги. Паршуков стоял на одной, левой, ноге, как-то странно поджимая правую. Легонечко оперся на пострадавшую ногу, попытался сделать шаг и, если бы Федор не подхватил его - он снова рухнул бы в грязь. Застонал.

- Стой, Михалыч, подержи меня…- Паршуков скривил лицо,- С коленом что-то, вывих, должно… Придется обратно, Михалыч, в избушку. Не перейти мне болото…

Федор, глядя на Паршукова, и сам понял - дальше ему ходу нет. И сразу будто отступила необходимость спешить, все заслонила одна только мысль - ну, пусть обратно, в избушку, где еще остались сухие дрова, пусть, лишь бы не пришлось тащиться с пустыми руками обратно в Усть-Нем, в деревню Паршукова. Только б он ногу не сломал, вот беда-то…

Паршуков, неловко согнувшись, ощупывал правое колено.

- Вроде не переломил, треска не было… Вывих, поди.

- В избе посмотрим,- отозвался Федор.- Ладно хоть недалеко ушли,- он попытался успокоить товарища.

Сделал Федор из подручного материала костыль Иванычу, выломал сосенку с развилкой. Паршуков, всяко оберегая правую ногу, доковылял до избы сам, Федор только поддерживал его в опасных местах.

Ну, перевозились в грязи оба, это уж куда денешься. Котомку и ружье Паршукова Федор, конечно, взял на себя. Всего-то ушли от избы версты на полторы, а обратно хромали целых полдня. Там, где утром приходилось мостить, Федор перетаскивал товарища на спине - в этих местах Григорий Иванович не мог даже и палкой упереться, тонула палка…

Избушка еще не остыла. Федор усадил Паршукова, осторожно стянул с него валенки, завернул штанину. Нога опухла до блеска кожи, стала как бревно. Вокруг колена разлилась нехорошая синева. Мм-мда-а… кажется, крепенько заякорились…

Паршуков грустно гладил непомерно раздутое колено.

- За какие такие грехи, Михалыч… Слава богу - вывих, не перелом. Давай-ка попробуй вправить.