Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

Он поклонился мужикам, плетущим сеть, затем повернулся и медленно поклонился хозяйке. Федор и мать поворачивались вслед за ним и кланялись своим чередом.

- Отдохните, погрейтесь.- Иван Васильевич поднялся с табурета и отложил работу.- Гости к нам пожаловали издалека…

Хозяин за руку поздоровался со всеми тремя и сел на лавку, поближе к столу.

- Садитесь, гости дорогие, отдохните…- отозвалась и Дарья от печки, но к гостям не подошла, а с пустым ведром вышла из избы. Пантелеймон тоже поднял голову, осмотрел вошедших, даже и головой кивнул, но продолжал ловко вязать свой конец сети.

- Да вроде и не замерзли сегодня, и ноги наши не перетрудились… Но присесть придется,- неулыбчиво и с достоинством произнес отец и первый сел на лавку у порога, с другого конца стола. Федор с матерью устроились рядом.

- Мы к вам, Иван Васильевич, по большому делу пришли,- взяла мать нить разговора в свои руки.- По большому, по серьезному делу. И как же это, Иван Васильевич? И дочь твоя, красивая да милая, и Дарья… Нас, что ли, испугались да сбежали? Без них ведь наш разговор - не разговор.

- А ну-ка, Панте, сходи. Куда их вдруг… бес потянул,- сердито повелел сыну Иван Васильевич.

- Сами придут. Не навек вышли,- не оторвался от работы Пантелеймон, и по голосу его можно было понять: злится.

- Сходи,- веско повторил Иван Васильевич. Пантелеймон тут же бросил вязание и заспешил к двери. Но навстречу ему уже шла Ульяна. Федор с радостью увидел на ее плечах черную шаль в пышных красных цветах, его подарок.

- Вот они сами,- буркнул Панте, снова садясь за работу.

За Ульяной вошла и мать, недобрыми глазами смерила дочь, незваных гостей.

- Там у нас в сенях… оленья туша… Ваша, что ли?- спросила Дарья.

- Мы принесли,- поднялся Федор,- вам, Дарья Трофимовна.

Затем взял у матери сверток с подарками и положил на стол.

- Вот, Дарья Трофимовна, я же говорил… что приеду свататься еще до Великого поста. Вот и приехали. И батя, и матушка - как и обещал. Снова бью вам челом и прошу выдать за меня Ульяну. А тот олень и эти вот шкурки - вам в подарок. От всего сердца. Не обессудьте, не откажите принять.

Федор развернул сверток. Он брал каждую шкурку, встряхивал ее на свету, на вытянутых руках и бережно укладывал прямо на стол.

- Сам для вас старался…

Дарья подарки даже взглядом не удостоила.

- Я же сказала тебе, Федор: если по такому делу - не ходи к нам, ни к чему это. Наша Ульяна…

Но Дарью резко перебил Иван Васильевич: - Стой, Дарья! Хватит. Нечего перед хорошими людьми выставляться. Не все же от нас, стариков, зависит. Пора и молодых спросить.- Он повернулся к Ульяне.- Что сама-то скажешь, дочка?

Ульяна сидела чуть живая. Вот она вздрогнула, вспыхнула кумачом, потом уткнулась в плечо отцу:

- Согласная я, батя, согласная.

- Ну вот, Дарья. Слышишь, что дочь говорит?- строго и печально обратился Иван Васильевич к жене.

Ульяна птицей вспорхнула от отца к матери, обняла ее, прижалась к материнской щеке:

- Маменька, родненькая… не серчай, маменька, отпусти меня. Я давно Федю люблю, давно, не могу без него, засохну…

Дарья захлюпала носом, сама обняла Ульяну:

- Ах ты, сердечушко мое ненаглядное… Этак далеко хочешь уехать да отца с матерью оставить,- запричитала она.

- Маменька, да не в Питер же… Изъядор - свой край, не дальний свет…- Ульяна объясняла матери, плакала и смеялась одновременно, понимая, что та уже сдалась.

Дарья перестала плакать, вновь посуровела лицом. Передником вытерла глаза Ульяны, затем осушила свои слезы. И - широко перекрестилась:

- Тогда… Благослови Христос.

Затем, держа дочь за руку, вывела ее от печки, поставила перед отцом. Иван Васильевич встал:

- Жалко дочку, гости дорогие, ой как жалко отрывать от себя. Сами видите, какую красавицу вырастили… Но не худые люди и сватают. За хорошего человека почему не отдать? Не на каторгу ведь… Коли любят друг дружку, пускай радуются, да счастья вам, дети, на всю жизнь…

Отец перекрестил Ульяну, стоявшую с опущенной головой. Затем взял ее за левую руку и вывел на середину избы:

- Ну-ка, Михалыч, подойди поближе…

Федор встал и подошел к ним. Протянул свою правую руку Ивану Васильевичу. И тот соединил ее с рукой Ульяны.

- Возьми, Федор. Отдаем тебе дорогую и любимую дочь. Жалей и береги. Как мы сами ростили… жалеючи…

Иван Васильевич перекрестил обоих и вдруг отвернулся к окну, почти прижался лицом к стеклу. Федор держал горячую руку Ульяны и чувствовал, как дрожала она всем телом. Да и у него сердце так колотилось в груди, будто жеребенок прыгал в тесном загоне… Наконец он догадался: надо усадить Ульяну на лавку, пока не свалилась, чего доброго, в обморок. Девушка благодарно приподняла длинные свои ресницы.