В тысяча девятьсот шестнадцатом, за год до революции, Федору Туланову предоставили короткий отпуск домой. Уже после Покрова. Только перешли на зимнюю форму одежды. Раньше, если бы даже и отпустили, все равно не смог бы он тронуться в путь: как пробиться домой, в верховья Ижмы, без установившейся зимней дороги?.. А срок ему дали невелик - к Михайлову дню быть обратно на корабле. Домой…
Более трех лет к тому времени Федор Туланов служил на флоте. И воевал. Досталось ему проклятой войны, пришлось и вправду пройти огонь, и воду, и медные трубы… Жив остался, слава богу. Теперь вот пробирается на побывку. Уж как соскучился Федор по родным местам - и сказать нельзя! Три года не слышал ни единого коми слова. Да неужели скоро обнимет отца с матушкой, брата, сестричку?.. Даже не верилось. А уж как соскучал по лесу, по речкам, по охотничьим своим тропам… ой, не передать никакими словами!
Дорога была дальняя, верховья Ижмы от Петрограда - не ближний свет. И всего в той дороге досталось Федору. Одет он был во все флотское, добротное - и клеш тонкого сукна, и теплое зимнее белье, и утепленный бушлат,- все так. Но морозец не по-родственному пробивался сквозь зимнюю флотскую одежку, не раз выгонял Федора из саней и заставлял бежать - для сугреву… Не раз приходилось совмещать и обед с ужином. Да и ямщиков ждать попутных - не барин ведь, не офицер. А он улыбался счастливо: как бы там ни было, он все ближе и ближе придвигался к дому. Вскоре и родная речь зазвучала вокруг, люди ему добра желали - матросу из Кронштадта, едущему домой на побывку, и старались это добро сделать: кто заведет к себе домой горячего супа похлебать, кто овчинный тулуп для служивого в сани положит… Из Вичкодора до Кыръядина как раз и пришлось ехать, завернувшись в овчинный тулуп доброхотов; Федор остыть не успел, как волок проскочили. Сам ямщик сидел в первых санях и гнал без остановки рысью, рысью, а вторая лошадь, в санях которой был Федор,- бежала за первой сама, приучена, даже вожжами не пришлось ни разу встряхнуть. Так-то. В Кыръядине подвезли Федора прямо к дому бабушки, и уже оттуда, высадив его, поехал ямщик на почтовую станцию, повез свой главный груз. Первой Федора заметила двоюродная сестричка Анна. Федор ее не сразу узнал - стоит на крыльце девушка в стареньких валенках, рабочем зипуне, и из-под клетчатого платка широко распахнутыми глазами глядит на него, глядит. Потом хлопнула себя по бокам руками, скользнула в сени.
- Мама! Бабушка! Скорее же… вона тети Марьи Федя приехал, ей-богу - он!- во весь голос прокричала Анна и обратно на крыльцо выскочила, с грохотом спустилась по лесенке, с распростертыми руками побежала, побежала навстречу Федору.
Острое чувство родства теплой волной обдало душу.
Вот оно, счастье близкого, кровного,- счастье, которое не заменишь ничем. Родные, родные мои… Случись встреча с Анной где в стороне, Федор нипочем бы не узнал двоюродную сестру: когда он уходил на флот, была Анна небольшенькой такой девчушкой. А сейчас бежит ему навстречу красивая девушка, невеста да и только! Федор поставил чемодан и прижал Анну к груди. Здравствуй, здравствуй, Анюта. А на крыльцо, всполошенные зовом Анны, уже выскочили тетя Настя и бабушка. Настя, завидев Федю, вдруг заголосила, протянула руки навстречу, запричитала:
- Дорого-ой да и наш Фе-едюшка-а… Живо-ой… здоровый… Сла-ава богу, слава богу… из огня да из воды… А Гриша-то мой, Гри-иша… Не увидит больше дома родного, мати свою, горем убитую…
Тетя Настя, обняв Федора, горько рыдала, содрогаясь всем телом. Чуть успокоившись, взяла его за руку, повела в дом.
- Пойдем, Федюшка, пойдем. Гришеньку нашего убили, убили ведь на войне… Пойдем, бабушка ждет…
Бабушка стояла сгорбившаяся, маленькая, кончиком платка вытирала глаза. Федор подошел, она обхватила его сухонькими руками, прижалась головой к груди.
- Слава тебе, господи, слава тебе,- шептала бабушка, закрыв глаза,- От воды, от огня, от смерти уберег Федюшку, слава тебе, господи. Своими ногами пришел, своими руками обнял старую…- запрокинула голову, рассмотрела: - Вылитый дед стал.
Поглядеть на служивого, приехавшего с войны, шли и шли кыръядинцы. Главным образом пожилые, чьи сыновья еще не вернулись с фронта. Зайдут, чинно поздороваются с матросом, сидящим в красном углу. Посидят, послушают, обнадежатся: может, и наш, вот так, скоро вернется, живой-здоровый… А вечером собралась молодежь, на посиделки. Полная изба набилась. Девчата кто с пряслицем, кто с вязаньем либо шитьем. Зайдут, почтительно раскланяются с хозяевами, с гостем, завернут зипун или шубу в плотный кукель да и плюхнут в угол, в общую кучу, затем поправят вечерний наряд, сарафан или юбку с кофточкой, спустят с головы на плечи красивую цветастую шаль и устраиваются поудобнее, на весь вечер. Многие пришли со своими маленькими скамеечками. Только присядут - а в легко откинутых руках уже вспорхнули веретена. Не умеют сельские руки быть праздными!
Читать дальше