Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

Около избушки никого не было. Конечно, кто же станет сидеть днем под крышей, если пошел на охоту! Федор снял лыжи и приставил их к задней стенке. Как всегда. Вытащил топор… но не воткнул его в бревно. Взял с собою. Вошел внутрь. В избушке было тепло, но Федору послышался какой-то дурной запах. Вот странно, человек дурной - и запах от него дурной… И с годами, похоже, запах этот приметно крепнет… Как же станет от Зильгана разить перед тем, как господь призовет его?..

На столе стояла лампа. Эко разбогател Зильган, в охотничьей избушке с керосиновой лампой живет. Федор маленько проветрил избушку, приоткрыл дверь. Потом дверь притворил и опустился на лавку. Топор положил под ноги. Так и сидел, долго, не шевелясь и ни о чем не думая.

Когда совсем стемнело, послышались хлопки лыж: идет Васька. Федор не шелохнулся. Слышал, что на улице делалось: вот, воткнул топор в угол избушки. Снял лыжи, поставил под навесом. Ружье повесил на гвоздь, слышно, приклад легонько ударился о стенку. Теперь - шуршит, стало быть, стаскивает лузан. Вот тоже повесил. Сейчас войдет. Дверь открылась, пропустила Зильгана. Он сделал шаг к столу и остановился, повернулся к дверям. Голос тревожный, будто и вправду кого ждал:

- Кто есть тут, что ли?

- Ты сначала огонь зажги, потом разглядишь, хозяин, своих гостей,- тихо, без выражения сказал Федор.

- Кто ж т-тут?- начал заикаться Зильган и затряс спичками.

- Свои,- пообещал Федор.- Зажигай, зажигай, чего стоишь?

Медленно возгорелась лампа, с трудом разгоняя застоявшуюся темень в избушке. Так же медленно глаза привыкали к слабому свету. Постепенно очерчивалось белое лицо человека на черном фоне полузаброшенного жилья.

- Н-но, узнал?!- строго спросил Федор.- Со страху в штаны не наложил?

Зильган присел на другой конец лавки и затравленно уставился на незваного гостя.

- Федор! От-ку-до-ва… ты… с-сюды?..

- Откуда?! Али запамятовал? Прямо оттуда и есть. Вот и свиделись… Не ждал, что когда-нибудь встретимся? Думал, сгину я там?..

Зильган, низко опустив голову, молчал.

- Нет, конечно. Думал, твоя власть над людьми вечна, можешь их жизнями распоряжаться… А вот тебе и ответ держать пришло время. На…- Федор с лавки взял заранее приготовленный кусок нетолстой веревки и через стол протянул Зильгану.

- Н-нет, не п-посмеешь…- заикаясь, пробормотал Васька.

- Я не посмею… Ты сам это сделаешь… Сколько зла ты мне причинил… да и другим тоже… грех тебе по земле ходить… Но-но,- Федор повысил голос.

Зильган протянул трясущиеся руки, взял кусок веревки, прижал к груди, потом вдруг бухнулся на колени.

- П-прости, Федор! Не виноватый я… сверху п-приказали… Кто в колхоз нейдет, того и…

- А Ульяну… убивать? А детей? Тоже сверху приказали? Но! Вона в потолке крюк - как раз для такой погани, как ты… Видишь?

Зильган поднялся с колен, взглянул на потолок и взвыл в голос:

- Прости, Федор… Христом-богом прошу… Не бери грех на душу… Не я за все виноватый… Не-эт! Бог свидетель…

- А, бога вспомнил, безбожник! Вот и отправляйся на суд к Нему… Он милосерден. Ежели пожалеет тебя, поганого…

Зильган опустил голову, вздрагивая от рыданий. И вдруг - кинулся к двери, одним большим прыжком. Выбил дверь наружу, выбросился на снег, не удержавшись на ногах или споткнувшись о порог. «Ружье и топор»,- полыхнуло у Федора, и он ринулся следом. Зильган уже рвал ружье с гвоздя. Федор перехватил стволы, потянул на себя и с силой толканул Ваську в грудь. Тот отлетел в сторону, упал на землю. Ружье осталось в руках Федора. Указательный палец сам ложился на спусковой крючок. Вот так. Взвести курок… Потом - нажать… Один раз грохнет в лесу - и не станет этой доморощенной гадины. И полный расчет. За все, что людям напоганил. За прошлое и будущее. За все…

Зильган шептал, не подымаясь с земли:

- Не убивай, Федя… Жена у меня… дети… На всю жизнь тебе слугой стану…

Подниматься он боялся: ружье у Федора, лучше уж на земле лежать, может, помилует… Федор словно со стороны услыхал предостерегающий голос: «Остановись, опомнись… остановись. Это тебе самому - капкан. Подумай о детях, о детях… Они-то навек сиротами станут. А им еще расти и расти, людьми становиться…»

- Встань, поганая душа.

Зильган, испуганно озираясь, поднялся.

- Запомни, Васька, что я тебе скажу. Крепко запомни. Ты - не человек. И сколько ты жить ни будешь - человеком тебе никогда не стать. Это проклятье на тебе, Зильган, да пребудет вовеки. Я, Туланов, сказал. А теперь убирайся отсюдова. И чтоб я тебя больше не видел. Ты понял, Зильган? Один раз я уж тебе говорил, но ты через годы - вернулся. А теперь - все. Уходи. Неделю тебе на сборы. И чтоб ты вовсе пропал с моего пути. Больше слова тебе не скажу. Но клянусь: коли встречу - жизни решу.