Любящий душу свою — погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную…»
— Ты веришь в это? — громко спросил себя Бен. В то же мгновение на его лицо упал пучок света, и охранник Холкомб, тот самый, что прикрикнул на него днем, проворчал:
— О чем это ты бормочешь?
— Ни о чем, — приходя в себя, ответил Бен. — Просто разговариваю сам с собой.
— Ну, ты здесь еще не так долго, чтобы дойти до этого, — рассмеялся Холкомб и потушил фонарь.
«Я верю в это и не верю. Жизнь вечна? Но что это означает? Вот Ленин будет действительно жить вечно в сердцах миллионов людей всего мира… А Шекспир?.. А Иисус Христос?.. Подожди, но, как гласит легенда, Иуда, этот жизнелюб, повесился, однако о нем все еще помнят… Да, но как? Только как о человеке, предавшем плотника из Галилеи».
«Душа моя теперь возмутилась, — говорится в библии, — и что мне сказать? Отче! Избавь меня от часа сего! Но на сей час я и пришел…»
— Да перестань ты! — прикрикнул Бен на себя и закрыл глаза. — Чего доброго, ты начнешь сравнивать себя с Христом. Тебе же не угрожает распятие! Отсидишь как миленький пять лет, и все…
В субботу утром заключенный из соседней камеры постучал в металлическую стенку и, когда Бен подошел, коротко сказал:
— Держи.
Бен просунул руку сквозь решетчатую дверь и почувствовал, что ему вложили газету. Он был удивлен и обрадован, увидев «Дейли уоркер».
— Левин прислал, — пояснил заключенный.
— Спасибо, — ответил Бен.
«Присяжные удалились на совещание», — гласил огромный заголовок, и Бен почти до самого свистка, призывавшего заключенных на завтрак, читал статью Дейва Беннетта о судебном процессе. Проходя вдоль очереди, Бен увидел Левина и поблагодарил его:
— Спасибо, дружище!
— Встретимся на прогулке, — улыбнулся Левин.
В полдень у них была двухчасовая прогулка на посыпанном шлаком и окруженном высокими стенами дворе. Стояла нестерпимая жара. Раскаленный воздух казался неподвижным в этой мрачной тюремной коробке.
Левин организовал игру в бейзбол и предложил Бену принять в ней участие. Бен сидел на песке, неподалеку от стены, и отрицательно покачал головой.
— Чертовски жарко, — проговорил он. — Как вы можете играть в такую жарищу?
— Надо держать себя в форме, — ответил Левин. В руках у него была пара бит, и он размахивал ими, разминаясь перед игрой.
— Выходит, что вы здоровее меня, — заметил Бен с улыбкой. — Я пасую.
— Да брось ты! — отозвался Левин. — Тебе надо привыкать к этому. Вон в Ливенворте, куда меня переводят, еще жарче, чем здесь. Присяжные все еще заседают?
— Во всяком случае, так сообщали сегодня по радио.
На верху стены Холкомб слегка подтолкнул другого охранника, стоявшего рядом с винтовкой в руках, и сказал:
— Будь наготове! — Он кивнул на заключенных. — Может, увидишь сегодня кое-что интересное.
— О чем это ты? — спросил охранник, но Холкомб промолчал.
Они стояли и смотрели вниз, во двор. Бен сидел на земле, метрах в двух от стены, с намалеванной на ней надписью: «Заключенным запрещается приближаться к стене ближе, чем на два метра». «Но разве можно, черт возьми, взобраться на такую стену?» — должны были спрашивать себя заключенные, читая эту предостерегающую надпись.
— Когда-то я недурно играл, — говорил Левин, размахивая битами. — Смотри, Блау!
Бен взглянул на него, и Левин, высоко занеся биты, с силой ударил ими Бена по голове. Послышался сильный треск. Левин бросил на землю биты и закричал.
— Я убил негодяя! — вопил он. — Я убил красного мерзавца!
Часть заключенных, на глазах которых произошла эта сцена, бросилась к двери, ведущей в помещение тюрьмы, другие остались там, где их застигло происшествие, и лишь несколько человек направились к орущему Левину.
Через двор бежали два охранника. Левин стоял с широко разведенными руками и кричал:
— Прошу уменьшить срок за хорошее поведение! Теперь мне должны сократить срок! Должны!
Подбежавшие охранники схватили его. Несколько других надзирателей, выбежавших из здания, стали загонять медленно двигавшихся заключенных в тюрьму.
— Зачем ты это сделал, сумасшедший? — спросил один из них.
— Но ведь он коммунист, — ответил Левин.
Вслед за остальными повели в тюрьму и Левина, предварительно надев на него наручники. Он то смеялся, то кричал.
— Вот увидите! — вопил он. — Вот посмотрите! Меня теперь освободят! Уж я-то знаю!
По приказу сторожей четверо заключенных подняли Блау и отнесли в тюремный госпиталь.
Читать дальше