Валентина Немова - Изъято при обыске

Мои чувства меня не обманывали. Спустя несколько лет выяснилось: эти, с позволения сказать, "блюстители закона", мечтали, проявив "бдительность", "раскрыть и обезвредить" целую антисоветскую организацию., действующую в столице черной металлургии под вывеской литературного объединения, которым руководил не кто-нибудь, не какая-нибудь шпана и шантрапа, а писатель Н. П. Воронов. Благодаря этому "громкому" делу, они собирались прославиться на весь Советской Союз, заслужить поощрения: кто повышения по службе, кто ордена, кому что полагается в соответствии с его настоящим чином, а главное, им нужно было доказать, что они не воздух пинают, гоняясь за диссидентами, но осуществляют необходимую для общества профилактическую деятельность, и тем самым обеспечить себя, так называемой "непыльной" работой на всю оставшуюся жизнь, подкрепляя личное благополучие…

Свое счастье надо ковать собственными руками! Именно такая установка начертана была на курносом лице полковника (в мечтах генерала) Дорошенко, когда он, позабыв стыд, собственноручно рылся в моем чемодане. Сколько было у него надежд на этот чемодан! Точно такая же решимость таилась в глазах у каждого "деятеля" от Магнитогорского отдела КГБ, с кем приходилось мне в те дни сталкиваться, и просвечивала сквозь притворно любезную улыбку

Спору нет, они начали бы с самого руководителя, "главаря". Но у них были руки коротки, чтобы вот так же, как за меня, за Николая Павловича взяться: ворваться в дом, перевернуть все вверх тормашками, унести его рукописи, а затем устрашать допросами. Воронов в это время уже являлся членом союза писателей, московской, вернее, всесоюзной организации, им не подвластной.

Чтобы до такой персоны добраться, необходимы были неопровержимые доказательства вины. Моя кандидатура для реализации этого далеко идущего замысла казалась Дорошенко и иже с ним самой подходящей. Ведь я и не думала скрывать свои "антисоветские" взгляды. От меня нужно было добиться совсем, как им казалось, немногого: признания, что эти "вредные" убеждения привил мне не кто иной, как Воронов…

Эту свою фантазию насчет литобъединения вынашивали они, наверное, не один год. Все это время было оно у них под наблюдением, каждый его член. Ко мне, например, в последние перед обыском месяцы было приставлено несколько "шпионов". (Потом я их, конечно, всех раскусила, но писать о них сейчас не имею никакого желания: серые, бесцветные, нудные личности). Принимая их за обычных поклонников, чтобы от них поскорее избавиться, так как нагоняли они на меня лишь скуку и тоску, как только я ни издевалась над ними, но они терпели от меня все, ходили за мной по пятам, потворствуя любому моему капризну. После обыска вдруг все сразу эти мои новые "друзья", как бы наконец обидевшись на меня, исчезали куда-то, точно корова их языком слизнула. Как тут было не догадаться, чего им было нужно от меня…Кто они такие.

В самом литкружке тоже был от "них" человек, осведомитель. Не подосланный чекистами, а завербованный ими из начинающих писателей. Этого "стукача" использовали и для другой, более ответственной задачи.

Свидетели, а может, и соучастники бесчинств, творимых органами безопасности при Сталине, они были уверены, что одного несогласия гражданина с политикой правящей партии достаточно, чтобы призвать его к ответу и расправиться с ним, знали то, что и я, но в отличие от меня, возмущавшейся таким порядком, царившим в стране, были им в высшей степени довольны. Верили также, что тем, кто стоит над ними, очень угодят, если сумеют вывести всех инакомыслящих в городе Магнитогорске. Такие настроения навевали им последние, хрущевские статьи Уголовного кодекса.

Однако при всей своей наглой самонадеянности, пройдя чистилище года, опасались, что одних наших (членов литобъединения) "преступных" разговоров будет мало, чтобы "пришить" нам и нашему руководителю государственную измену. Для этого нужны были им наши преступные действия.

Вот мы и начали действовать, безусловно, под их "чутким" руководством — создавать тайный политический кружок, для того чтобы заняться воспитанием населения. Повторяю: я не помню уже, кто из нас подал идею насчет листовок. Но натолкнул его на эту мысль, конечно, их человек, стукач-осведомитель, в данном случае провокатор.

Этот же" товарищ", орудуя опять-таки очень ловко, убедил нас, что мы должны свои планы насчет "подполья" от Николая Павловича скрыть, якобы для того, чтобы оградить любимого учителя от возможных неприятностей. На самом же деле он боялся не за Воронова. Он ничуть не сомневался, что именно Николай Павлович, если узнает, до чего мы додумались, задаст нам и типографию, и листовки и сорвет наш секретный замысел. Своей задачей Воронов ставил учить нас думать и писать. Мне, например, все время твердил: побольше пиши, поменьше выступай. Так неужели бы он, если бы своевременно узнал о нашей рискованной затее, одобрил ее, поддержал нас и тем самым поставил бы всех сразу под удар, да еще под какой удар! Неужели бы он сам увлекся листовками? Ведь даже мы, его ученики, прекрасно понимали, что открыто печатаясь, он больше принесет пользы людям, чем мы тайком. Теперь на эту тему, конечно, можно поспорить. Но тогда, в пятидесятые годы, мы думали именно так, почему нас и нетрудно было уговорить не посвящать руководителя в наши опасные прожекты. Даже Таня поддалась на эту агитацию (ей очень польстило, что мы согласились беречь Николая Павловича, как в свое время декабристы уберегли Пушкина, не приняв его в свой тайный союз). Кто-то очень умело вел среди нас свою "пропагандистскую" работу…