Валентина Немова - Святая святых женщины

* * *

Мила умерла в начале апреля. Юдины прислали телеграмму, и я прилетела на похороны. Билета на самолет достать не удалось. Пришлось лететь в вертолете, в котором так пахло горючим, что я в пути чуть не задохнулась. А когда приземлились в аэропорту, чуть не упала, выбравшись наружу: до того у меня кружилась голова…

Мила лежала в гробу в подвенечном платье. Раз она не выходила замуж и не надевала этого наряда при жизни, мама решила ее, мертвую, одеть как невесту. И она лежала, как живая, молодая и красивая, только с закрытыми глазами. Я уже говорила, что она была самая привлекательная из нас, четырех сестер, скромная, тихая. А меня недолюбливала за мой вспыльчивый характер. Но, несмотря на эту ее неприязнь ко мне, я ей очень симпатизировала. И она это вполне заслуживала. Не имея своей собственной семьи, мужа, детей, она была очень привязана к маме, ласкова с ней, заботлива. Состарившись, мама горя не знала, пока жила вдвоем с Милочкой, пока Мила не заболела так серьезно.

"Милочка" и "мамочка" — только так они друг к другу обращались. У них были свои развлечения: они любили посидеть рядышком на диване, потолковать о том — о сем, поиграть "в дурачка", посмотреть передачу по телевизору, послушать радио, полакомиться чем-нибудь вкусненьким. Мороженое обожали, газированную воду. Безусловно, и Мила порой срывалась, кричала на маму, оставшись чем-либо недовольной. Но мама прощала ей все это, помня, что подобные "вспышки" у младшей дочери от ее неустроенности в жизни, от ее недуга…

Я тоже не знала печали, пока Мила была жива, здорова и опекала нашу старенькую маму. А теперь… Что теперь с нею будет? Очень, очень жаль мне было, что Милочки не стало. И не одна я жалела об этом. Не одна оплакивала ее… Меня поразило, сколько народу собралось, чтобы проводить ее в последний путь. В квартире все не могли поместиться, стояли на улице, возле подъезда. Благо, день был солнечный, безветренный. Родные, сослуживцы, соседи по этому дому и по тому, где раньше мы жили. Сколько было цветов, венков с черными лентами. Сколько было сказано добрых слов. Маму это поддерживало. Но на кладбище, как только гроб опустили в могилу и засыпали землей, она лишилась сил. Подошла к автобусу, в котором мы приехали и должны были ехать обратно, в город. Поднялась на одну ступеньку и, вдруг, ноги ее подкосились, она упала на колени и не может встать. В салон автобуса ее буквально внесли на руках двое дюжих мужчин…

После похорон мама рассказывала мне, какими трудными были последние недели, последние дни Милы. Как она, бедненькая, мучилась и как она сама с нею вместе мучилась. Как раскаивалась Мила, что пыталась наложить на себя руки, и говорила: "Самый плохой день из той жизни, когда я еще так не болела, был лучше, чем самый хороший из этих дней, когда я стала болеть"…

Юдины, которые поселились у мамы после моего отъезда, не очень-то утруждали себя, считая, что от них требуется лишь одно — находиться при умирающей, да и то в другой комнате. Мама сама мыла полы в своей, в той, где лежала и больная, готовила для себя и для нее, стирала, меняла ей постельное белье (а делать это было очень нелегко), подносила судно. Где же она брала силы для всего этого? В своей любви к несчастной дочери, разумеется…

Лида лишь по магазинам ходила, покупала продукты для себя, а заодно и для них с Милой, да по аптекам. А Родька… согласился делать умирающей обезболивающие уколы. Он-то и объявил маме, когда Мила сделала последний выдох, с веселой улыбкой на лице, точно и для нее это была приятная новость:

— Все! Милы больше нет!…

… На следующий после похорон день пришла Галина и заявила безапелляционным тоном, что она намерена немедленно произвести ремонт в этой квартире и поселить здесь Алю, свою младшую дочь. Лида, при которой это заявление было сделано (они с Родионом еще не успели перебраться от мамы к себе), заявила, что если мама согласиться прописать Алю, они с Родионом сразу же уйдут отсюда и больше здесь не появятся:

— Хоть трава не расти!

Я, выслушав обеих сестер, сказала маме, что прежде чем в ее квартире делать ремонт и прописывать кого-то из внучек (а их у мамы было четыре: две дочери Галины, одна Лидина и одна моя), нужно, чтобы эта внучка переселилась к бабушке и поухаживала за ней.

Галина возразила мне:

— Аля только что перенесла операцию (ей подшивали почку) и даже за собой пока не в состоянии ухаживать, не говоря уж о бабушке.

— Тогда ты сама засучивай рукава! — рявкнула Лида.