Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

И Нехама открывает. Эсэсовцы врываются в дом и обнаруживают в нем одну семидесятилетнюю старуху. Обыск тороплив и поверхностен, так что укрытие Эсфири остается незамеченным. Немцы едут дальше, прихватив с собой Нехаму.

Грузовики продолжают рычать моторами по притихшим улицам. Но давайте отвлечемся на минуту от страшной гестаповской охоты. Давайте заглянем на чердак дома в Садовом переулке, где в укрытии лежит Тамара, уставившись на темные от времени балки. Ни с того ни с сего вспоминает она Кима Вортмана. Кажется ей, будто она только что слышала его голос: во сне или наяву?

Откуда преходит к человеку любовь? Кто-то взмахивает волшебной палочкой, и в душе вдруг заводит свою мелодию скрипка. Один за другим присоединяются к ней другие инструменты, и вот уже целый оркестр немо гремит торжественной симфонией, заглушая все остальные звуки.

Ким Вортман жил со своей тетей Агриппиной Андреевной в Веприке, и там тоже было совсем несладко. В деревне стояли оккупанты, там тоже проводилась «регистрация», тоже грабили людей по домам и тоже отправляли на принудительные работы.

В обычное время Ким любил возвращаться осенью в школу. После летнего безделья уроки казались особенно интересными. Теперь же школы не было. Не было ничего — ни уроков, ни друзей. Была лишь скучная очкастая тетя, старая дева сорока лет. Нет, такая жизнь не могла понравиться никому. А тут еще и тоска по Тамаре. Днем и ночью видел он перед собой образ то грустной, то насмешливой, то своенравной девчонки. Воспоминаниями о ней полнилась душа этого маленького статного мужчины с выпуклыми еврейскими глазами.

И Ким решил сбежать из Веприка. Но куда? Прежде всего, он отправится в Гадяч повидаться с друзьями, а точнее, с Тамарой. А затем попробует добраться до Харькова, узнать, как там родители. Ночью он почти не сомкнул глаз. Адресованное тете прощальное письмо было написано еще с вечера. Несмотря на чисто подростковое презрение, которое Ким испытывал к Агриппине Андреевне, он понимал, что тетя искренне любит его, и не хотел ее обижать.

«Дорогая тетя, — говорилось в письме, — я ухожу. Пожалуйста, не ищи меня, потому что все равно не найдешь. До свидания. Ким».

Агриппина Андреевна еще спала богатырским сном, а Ким уже шагал по лесной дороге в направлении Гадяча. Через три часа он уже стоял в Садовом переулке. Ворота фейгинского дома заперты, но что такое полутораметровый забор для четырнадцатилетнего парня? Один прыжок — и Ким во дворе. Ставни тоже заперты; открыта лишь дверь в подвал, где когда-то они с Тамарой собирали бутылки. Он спускается туда, вдыхает запах соленых огурцов. Вот здесь стоял он, а тут она… Грустная улыбка появляется на лице мальчика. Он выходит из подвала и подбирается поближе к окну.

— Тамара! — тихо зовет Ким. — Это я, Ким. Я пришел. Где ты?

Но Тамара в это время лежит в укрытии на чердаке рядом с Раей, бабушкой Песей и Фрейдой Львовной. Лежит, и кажется ей, что слышит она голос Кима Вортмана. Во сне? Наяву? Голос идет снизу, зовет девочку в комнаты, во двор. Но в это время слышится звук мотора и голоса: «Открывайте»! Это не к ним, а, в дом сапожника Ицхака. Он отправился на регистрацию по своей воле и со всей семьей, но это не спасает его дом от обыска и разграбления. Обнаруженные в мастерской кожи и сапоги немцы переносят в грузовик. Ходить теперь бургомистру Карпенко без сапог, изготовленных сапожником Ицхаком. Ким слышит шум из соседнего двора. Он снова перемахивает через забор и прячется поблизости.

Теперь гестаповцы переходят к дому Фейгиных. Стук, шум, угрозы. Ворота заперты изнутри — значит, есть кого искать. Две женщины и две девочки, оцепенев от ужаса, лежат в своем укрытии на чердаке. Кровь стынет в жилах, лишь страх стучит молотом по вискам.

Убийцы врываются во двор, ломают дверь, вот они уже внутри дома. Ким лежит за забором и смотрит в щель за происходящим во дворе. Проходит десяток-другой томительных минут. Эсэсовцы покидают дом. Они не нашли никого и ничего — ни евреев, ни заслуживающих внимания вещей.

Машина уезжает. Прыжок — и Ким снова во дворе. Дверь дома распахнута настежь. Внутри полный кавардак. Может, Тамара все же прячется где-то здесь?

— Тамара! — зовет он. — Это я, Ким!

Нет ответа. Ким выходит наружу, слоняется по городу, доходит до главной площади. На ее краю стоит группа украинских подростков, и парню удается затесаться между ними. Около шестидесяти евреев стоят, сидят и лежат на земле возле комендатуры. Слышен детский плач, он поднимается высоко, к самому небу. Пасмурно осеннее небо. Вокруг евреев стоит цепь вооруженных эсэсовцев. Ким вглядывается в лица людей: Тамары там нет. Кто-то из соседних парней-украинцев говорит ему тихо: