Адольфо Касарес: Герой женщин

Не думаю, чтобы тайная склонность, — но в сущности, можем ли мы скрывать такие чувства? — которую Лартиге испытывал к Лауре, сердила дона Николаса. Этот немолодой и уверенный в себе человек, разумеется, знал, что многие и прежде и теперь страстно мечтали о его жене, но отнюдь не терял покоя.

Если же говорить о внешности, то Лартиге выглядел человеком другой эпохи; непонятно почему, он казался юношей 1840-х или даже 1800-х годов. Одна наша общая знакомая, носившая его изображение в медальоне, сказала: «Среди всей этой молодежи, скроенной на американский лад, он один такой романтичный».

Итак, дон Николас и инженер впервые встретились в магазине Басано, а может быть, в лавке Констансио. У дона Николаса лежал на плечах конский нагрудник — это было удобнее, чем нести его в руках. Нагрудник был из тех, каких теперь уже не делают, и Верона хотел показать его торговцу, может, тот достанет ему пару в шорной мастерской Ариаса или у Касимиро Гомеса. Расположившись у стойки, спиной к входной двери, в окружении завсегдатаев, Лартиге рассуждал и сам расспрашивал о ягуаре, который якобы появился тогда в местах, граничащих на востоке с речушкой Гуаличо и округами Пила и Рауч. Какой интерес говорить о ягуаре этим людям, которые думают лишь о том, сколько чего купить, пустить ли скот на выпас или продать на бойню. Так или иначе, но они поддерживали разговор, потому что для сельских жителей воспитанность превыше всего. Басилио Хара утверждал, что Чорен видел ягуара возле стен — ныне развалин — бывшей усадьбы Бруно, а также на берегах Большого озера и что однажды под вечер Батис, возвращаясь в двуколке домой, в Мартильо, заприветил (он хотел сказать заприметил) зверя где-то в зарослях травы, кишащих всякой живностью, которые идут широкой полосой вдоль ручья, зажатого в этом месте отвесными берегами.

— Не хочу ни с кем спорить, — настаивал инженер, — и менее всего с Басилио — в этом доме он свой человек, и я всегда слышал о нем столько хорошего. Но не могу отрицать, что существование ягуара вызывает у меня сомнения.

Выпрямившись во весь рост (дверь была низкой, дону Николасу пришлось слегка нагнуться, чтобы войти), Верона спросил:

— Поскольку сеньор, не решаясь оспаривать свидетелей, видевших ягуара, все же не верит в него, не будет ли он столь любезен высказать свою точку зрения.

— Право, я не знаю, что и думать, — отвечал инженер как ни в чем не бывало.

Стоя против света, с нагрудником на плечах, дон Николас мог показаться явлением грозным и непонятным. Однако тут вновь раздался его ровный голос, словно призванный развеять любой испуг.

— Сеньор подозревает, — продолжал спрашивать он, — что ягуар этот — плод народной фантазии? Нельзя отрицать, что в других округах тоже рассказывают подобные легенды. Вы это имели в виду?

— Мне говорили, что собаку, повадившуюся охотиться на овец, убивают без промедления.

Офицер Бароффио, объединявший в своем лице наши полицейские силы вкупе с их начальством, пояснил:

— Собака, привыкшая к свежатине, наносит большой вред.

Плотный светловолосый Бароффио улыбался во весь рот, довольный, что так прекрасно все объяснил.

— А ягуар? — спросил Лартиге.

— Ну, ягуар — это настоящее бедствие.

Дон Николас добродушно улыбнулся.

— Ручаюсь, инженер никого не хочет обижать, — заверил он, — но в глубине души он, бесспорно, уверен, что если мы не сочиняем, значит, нас обманули как младенцев.

Лартиге отрицательно качнул головой. Потом заговорил медленно и словно извиняясь:

— Видите ли, я всегда считал, что последний ягуар, водившийся на юге провинции, был убит в 1882 году, недалеко от границы между округами Олаваррия, Боливар и Тапальке. Мальчиком я видел шкуру на стене конторы старого оптового склада в Саусе. Помните этот склад? Вы сами понимаете, когда слышишь, что шестьдесят лет спустя появляется новый ягуар, это кажется непостижимым для человека, твердо верящего в прогресс. Но разумеется, романтик, живущий в моей душе, готов поверить в это безоглядно.

— Чтобы разрешить сомнения, нет ничего лучше, как убедиться во всем самому, пожить несколько дней в тех местах, и тогда сеньор...

Тут инженер назвал свое имя, Верона — свое, и вслед за представлением раздались возгласы, прозвучали пылкие слова, подтверждавшие тесные узы дружбы и взаимного уважения, которые связывали дона Николаса Верону со старшими членами семьи Лартиге.

Казалось бы, этот взрыв благородных чувств изменит курс событий; однако сам Лартиге, одержимый навязчивой идеей, побудил Верону вернуться к прежней тактике — тактике лукавого подстрекательства.