- Эй, студенты! Воротитесь! Писать умеете?
- На то мы и студенты, чтобы уметь писать, - отвечал Лаци.
- Тогда заходите. В самую пору подвернулись!
Немного погодя заскрипела дверная щеколда, и семинаристов через узкие сенцы пропустили в комнату, где на покрытой пестрым одеялом кровати лежала умирающая - сухонькая сморщенная старушка. Волосы и брови ее были совершенно седыми. Старушка мучительно хрипела. В руке она держала освященную вербу. Родственники без какого-либо сострадания на лицах стояли вокруг ее смертного одра.
- Мамаша! - сказал высокий крепкий мужчина, дернув умирающую за конец шейного платка. - Семинаристы пришли. Они ужо смогут написать твое завещание. Говори им, что писать-то.
Старуха закашлялась, задыхаясь так, что даже виски у нее посинели.
- Ой, ох! Видать, вы семинаристы из Гарабонца?[ 22 22 Семинаристы из Гарабонца - синоним нечистой силы, посланцы смерти.
]
- Нет, что вы. Мы - дебреценские семинаристы.
- Ладно, ладно, - простонала больная, стуча от страха черными, торчащими вперед зубами. - Только покажите-ка сперва ваши ноги. Агнеш, подай лампадку. Ну, хорошо, теперь пишите, что я вам скажу. Я-то было, грешным делом, подумала, что у вас копыта на ногах и вы в пекло меня тащить собираетесь.
Один старик, вероятно брат умирающей, принес какое-то подобие чернил и смятый лист бумаги, уже исписанный с одной стороны.
Пишта взял в руки перо и принялся писать под диктовку старухи:
- Душу мою завещаю богу небесному.
Высокий мужчина одобрительно мотнул головой.
- Пиши, студент, дальше, - продолжала старушка, - ...а тело мое отдаю земле-матушке.
И это распоряжение собравшиеся родственники восприняли спокойно: все это были предметы, не представлявшие для них никакой ценности.
- Земли свои оставляю внуку моему Яношу Кертесу.
Теперь наследники зло уставились на молодого парня, сидевшего на столе, закинув ногу на ногу и ножом вырезавшего из куска дерева какую-то безделушку.
- Все свое движущееся имущество я отказываю племяннику Иштоку Рацу.
Высокий мужчина недовольно заморгал глазами.
- Пиши, студент, пиши, - простонала умирающая, собрав последние силы. - Дом и утварь в нем пусть отойдут внучке Агнеш.
Пока семинарист записывал распоряжения старухи, между Агнеш и Иштоком Рацем разгорелся спор. Ишток толковал слова умирающей так, что к движущемуся имуществу относятся, помимо скота, также и стол, стулья, котел и скамейки, то есть все, что с ногами-ножками. Агнеш же понимала под этим лишь то, что способно передвигаться само по себе, то есть скот: "Нет, дядя Ишток, - возражала она, - послушать тебя, так и вилки-ножики твоими окажутся. Да только я все равно не позволю тебе забрать их из дому".
Больную этот спор ничуть не смутил, а может, она и не слышала его. Старуха продолжала диктовать свое завещание:
- Наличные деньги, тысячу талеров, унаследует младший внук мой Ференц Мохораи, но только когда ему исполнится двадцать четыре года.
Ференц Мохораи, тринадцатилетний мальчишка, в тот же миг соскочил с печки и закричал:
- Где они, эти тысяча талеров? Давай мне их сейчас же и можешь себе помирать!
- Цыц, сверчок! Как смеешь ты, неблагодарный, гак разговаривать с бабушкой?
На желтом лице умирающей появилась слабая улыбка в знак того, что любовь ее к сорванцу отнюдь не стала меньше от этой выходки. Старуха нежно взяла внука за руку.
- Ой, какая холодная у тебя рука, бабушка! Отпусти меня!
- Ладно, ладно, ступай ложись спать! Только прежде подойди к свету, взгляну я на тебя еще разок.
- Погоди, я причешусь сперва.
Пока старуха болтала с внуком, лицо ее заметно просветлело. Тем временем Агнеш принесла Лаци крынку простокваши и большую краюху хлеба.
- Будем еще что-нибудь писать? - нетерпеливо спросил старуху Пишта...
- Погоди-ка... земля, деньги, утварь, движимость... нет, больше ничего не осталось. Хотя постой! А мои любимые собачки? На кого же мне оставить песиков? - Умирающая на минуту закрыла глаза, задумавшись, и болезненным голосом забормотала: - Собачки? Да, собачки... Подождите, а студенты-то? - почти весело воскликнула вдруг старуха. - Вам я оставлю своих песиков, семинаристы!
При этом она так страшно оскалила зубы, что студентам стало не по себе. Бодрствовавшие родичи усмехнулись, переглянувшись друг с другом, но Пишта отвечал почтительно:
- Спасибо вам за доброту вашу. Да только куда нам с ними? Нам и самим-то есть нечего.
- Кто же вы такие? Куда вы и почему бредете?
Читать дальше