Допив большим глотком остатки шоколада из чашки, я оглянулся, прикидывая, куда ее лучше поставить перед тем, как вый-ти из машины, когда вдруг задняя дверца открылась и в салон забрался Ари, его облепившие голову локоны, как и куртка, поблескивали дождевыми каплями.
– Вы пойдете с нами на берег? – спросил он с безукоризненной беглостью, широко улыбаясь и переводя взгляд с меня на нее и обратно. – Мы собирались туда п-прогуляться и поесть рыбы с картошкой, а потом мы…
– Ари, у мистера Салливана, вероятно, имеются свои планы. Он же в отпуске, и мы не должны…
– Меня зовут Дэниел, – сказал я, – зовите меня Дэниелом. И у меня нет никаких своих планов. Я с удовольствием прогулялся бы до берега. – Улыбнувшись Ари, я позволил себе впервые в тот день открыто взглянуть в лицо его матери. – Если, конечно, вы не возражаете.
* * *
Но вот теперь я стою в одиночестве на нашей кухне, заварив себе кофе. Смотрю на телефон, лежащий на базе. На цветные карандаши Мариты, стоящие в декоративном стакане и устремившие ввысь острые грифельные стрелы. Тщательно осматриваю стопку чистого белья, высокие башни сложенных телогреек, легинсов, свитеров. Я играю роль детектива на месте преступления. Ничто не укроется от моего пристального взора. Я вновь приглядываюсь к выцветшим китайским шторам, к женщинам, вечно пересекающим мосты, и все загадки становятся понятными. Я точно знаю, куда отправилась Клодетт.
Мейв, Ченду, Китай, 2003
Сон Мейв внезапно прервался. Она лежала на боку, придавленная тягостной духотой и влажностью: запутавшись в сбившихся простынях, она взмокла от пота. Комнату заполнял странный, резкий звук, словно натужно пищал какой-то сломавшийся механизм или где-то сработала охранная сигнализация. Казалось, он пронзал ушные каналы и вибрировал там с навязчивой причиняющей боль частотой. Она резко села и практически мгновенно встала с кровати.
Напротив нее в комнате маячил какой-то силуэт. Она различила резкие очертания на фоне окон отеля, за которыми никогда не бывало полной темноты. Там в кроватке стоял ребенок, ухватившись ручками за перекладину бортика. Мейв нащупала лампу на прикроватной тумбочке и включила свет.
Ситуация прояснилась.
Она одна, без Лукаса, на другом конце земного шара. Вокруг глубокая ночь. Трудно сказать, сколько именно времени: дорогой за окнами, похоже, пользовались круглосуточно, постоянно светили фары, гремели грузовики, гудели клаксоны.
Она одна в номере отеля, одна с ребенком.
И писк исходил как раз от ребенка.
«На рыдание не особенно похоже, – подумала Мейв, стоя около своей кровати, – ведь рыдания сопровождаются другими звуками, вздохами, даже всхлипами. Но это больше напоминало скулеж. Монотонный скулеж. Нет ни малейших ослаблений звука, никаких пауз. Это зов страдания, горя, сиротства и заброшенности».
Мейв протянула руки к ребенку и подняла его. Так вроде бы полагалось делать в подобных случаях; это она знала. Она попыталась осуществить такой подъем и объятия, но у малышки, очевидно, было иное понимание. Ребенок выгнул спинку, отклонившись от нее, словно хотел лучше рассмотреть, словно пытался понять, хочется ли ему, чтобы Мейв обнимала его. С залитыми слезами щеками ребенок таращил на нее черные испуганные глазенки.
– Все в порядке, – попробовала успокоить ребенка Мейв, похлопывая его по спинке. – Ш-ш-ш, все в порядке.
Ручки ребенка требовательно поднялись, а голова крутилась из стороны в сторону, словно в поисках кого-то более понимающего, кого-то знакомого.
– Не плачь, – простонала Мейв, уже сама заливаясь слезами. – Это же я, Мейв, – но тут же поправилась: – Мама, помнишь, я твоя мама?
Ребенок, вертясь, слегка сполз в ее руках, пяточки уперлись в живот Мейв. Все его существо уже вопило: «Я не хочу, чтобы ты обнимала меня. Я не люблю тебя. Я не знаю тебя».
«Удивительно, – на каком-то почти подсознательном уровне подумала Мейв, – как ребенок полутора или, может быть, двух лет – точнее никто не знает – мог так ясно выразить свои мысли без единого слова».
Мейв набрала в легкие воздуха. Она должна оставаться спокойной. Должна собраться с силами. Все будет хорошо.
Вдруг внутренний голос сказал: «Мейв, может, ребенок голоден».
Мейв ухватилась за это предположение. Голоден! Почему же она сразу не подумала об этом? Просто проголодался, только и всего: малышка не испытывала к Мейв никакой неприязни, не хотела выкрутиться из ее рук, ей просто нужна бутылочка.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу