Мэгги О'Фаррелл - Там, где тебя ждут

Но она совершенно не представляла, что ее доставят на автобусе, набитом другими ожидающими усыновления родителями, в контору, типа Центра социального обеспечения, похожую на универмаг или торговый комплекс с огромным и высоченным абрикосовым фасадом и шумящим перед ним фонтаном, окруженным безликими фигурками бетонных детей, непрерывно изливающих струи в пенную воду фонтанной чаши. Она не представляла ожидания в помещении, скорее подходящем для низкобюджетного городского зала для празднования бракосочетаний, чем для процедуры передачи приемных детей, задрапированного серебристыми тканями с затейливыми фестонами, украшенного искусственными пластиковыми растениями в медных горшках, заставленного складными столами под белыми скатертями и с возвышающейся в углу сценой с микрофонной стойкой. Она не представляла, что детей будут приносить поодиночке, одного за другим, держа их, точно разыгрываемые в лотерею призы, а имена назначенных родителей выкрикивать на редкость громогласно и нечленораздельно, и придется сосредотачиваться и слушать, чтобы – не дай бог – не пропустить нужную реплику. Подумать только: притащиться в такую даль и лишиться всякой надежды, остаться опять бездетными, из-за какой-то минутной рассеянности или неспособности понять китайского произношения вашей фамилии. Она не представляла также этой процедуры без Лукаса, но последние два раза – два раза! – получив сообщения о ребенке, назначенном для них ребенке, они прилетали в Ченду и обнаруживали, уже непосредственно в Китае, что пропустили у себя в Камбрии важный телефонный звонок, и поскольку он остался без ответа, то ребенка передали в другую семью.

Эта логическая лазейка привела в замешательство Мейв, но не Лукаса.

– Ты поедешь, – сказал он, когда они открыли почту и увидели там фотографию маленькой китаянки с прямой челкой и в желтом комбинезончике. – Ты поедешь, а я останусь на телефоне. На сей раз я не отойду от него ни на минуту. Не отлучусь даже в туалет.

Мейв хихикнула на последнее заявление и спросила:

– И как же ты вытерпишь два дня?

На что Лукас, ни минуты не раздумывая, ответил:

– Запасу ночной горшок побольше, из тех викторианских фарфоровых ваз, а ты опорожнишь ее, когда вернешься.

Чувствуя себя совершенно беспомощной без Лукаса, Мейв так отчаянно сжала бутылочку, что даже испугалась, не треснет ли стекло. Что он мог бы сказать ей, что подумал бы, видя, как плохо она справляется с уходом за малышкой?

Глядя на несчастного, истерично ревущего ребенка в своих руках, она подумала: «Может, мне просто не суждено стать матерью. Может, следует завтра отвезти его обратно – доехать опять на том автобусе до абрикосового фасада, найти людей, выдавших ребенка, и сказать: «Я не смогла с ней справиться. Бесполезно, она не любит меня, и я ничего не могу поделать».

Спустя минуту, Мейв положила малышку на кровать, взяла телефон, набрала номер и замерла в ожидании, слушая череду гудков и щелчков, пока международная телефонная связь упорно пыталась достичь успешного соединения с нужным номером, а потом вдруг случилось чудо, в трубке раздался голос Лукаса, и она ответила ему.

– Похоже, я не понравилась малышке, – сообщила она. Она рассудила, что нет никакой возможности скрыть это от него, вопли малышки могли оглушить кого угодно, и невозможно, как у пианино, нажать левую педаль, приглушив звук, а значит, фактически они достигли конца этой дороги, конца всех дорог, и придется вернуть ребенка.

– Она совершенно несчастна. Она не любит меня. Я вижу это по ее глазам. Нам придется вернуть ее.

– Где ты сейчас? – спросил Лукас.

– В отеле, – ответила Мейв.

– Иди и посоветуйся с Клодетт, – решительно произнес Лукас.

Мейв послушно последовала его указанию. Она почти всегда всех слушалась: сначала родителей, потом учителей, потом лекторов, потом начальство, потом врачей и множество других, менее квалифицированных с точки зрения медицины экспертов в магическом деле сотворения детей, либо из твоего собственного чрева, либо из альтернативных источников. «И посмотрим, – уныло подумала Мейв, – к чему это приведет. В данный момент. Безнадежный момент. Хуже уже не бывает».

Тем не менее она опять взяла на руки малышку, заходящуюся надрывным хрипловатым воем, вышла в коридор и постучала в соседний номер.

Золовка быстро открыла дверь. Помятое сонное лицо, легкая, ниспадающая свободными волнами белая ночная рубашка.