Луи Арагон: Слепой

но главное-слух... заменили собой зрение, так что эти слепые узнают людей, ориентируются в том, чего мы не замечаем, даже видят многое такое, чего мы своими зрячими глазами не видим.

Мой роман и был об этом зрении, которое вовсе не зрение, - роман о слепом, которому ведомо то, что для окружающих остается за семью печатями, и так далее... Мозги у меня работали сейчас полным ходом. В несколько секунд я навообразил целую кучу всяческих перипетий. Растормошить меня для такого дела ничего не стоит. Жена слепого-потому что он был, разумеется, женат-говорила ему: "Лучше быть слепым, чем глухим", и это представлялось ему бесспорным. Потому что, если бы он оглох, он не мог бы услышать, как бьется сердце мужчины, стоящего рядом с его женой. А глаза-что нового вам откроют глаза?

Человек тем временем приближался, постукивая белой палкой о край тротуара. Он был плохо выбрит, щеки-россыпь серых и белых точек.

Зажав письмо и международные купоны в руке, я все глубже уходил в свой роман. Так уж у меня голова устроена. Каких только чудес не произошло в ней за эти две минуты! Я с первых же мгновений ясно представил себе, как будут развиваться в романе события, хотя и... Перипетии. Да. Итак, в одно августовское утро он оглох. Именно в августовское-и прежде всего потому, что сейчас тоже было августовское утро, а еще потому, что в Париже в августе гораздо меньше машин, меньше шума на улицах, и первое время он не замечает своей глухоты, полагая, что все дело в сезоне. А потом-трагедия. Слепой-и вдобавок глухой! Лишь сделавшись глухим, он ощутил себя по-настоящему слепым. Отныне ему будет уже недоступно то, что всю жизнь позволяло различать вещи, людей. Трудно даже представить себе, какой это ужас-кромешная тьма в ушах. Когда ты уже не только не знаешь, откуда идет звук, и не только путаешь собственные имена... Тук-тук. Он колотил палкой по краю тротуара. Не глухой и слепой из романа, нет-просто слепой с улицы Гренель... Он поравнялся со мной и пошел дальше, я обернулся, чтобы посмотреть, как он удаляется: тук-тук, стучала белая палка. Я дошел до почты.

Честно говоря, мы нередко придумываем проблемы там, где их нет. Взять, например, международные купоны. Все ведь так просто. Я спрашиваю себя, почему до шестидесяти восьми лет это являлось для меня такой сложной проблемой. Спрашиваю себя, спрашиваю вас. Наверно, потому, что человек глуп, да, да, глуп.

Чтобы отправить письмо в Японию, обращаешься, разумеется, в окошко "Авиапочта". Служащая берет письмо, кладет на весы, затем короткая пауза, и ты недоумеваешь, чем мог ее так удивить вес твоего письма. Потом на листке бумаги она производит подсчет. Потому что купоны ты ей уже отдал вместе с письмом.

Да, кстати, ведь я же не посмотрел, в каких деньгах на них указана стоимость-в наших франках и сантимах или в... как же теперь называются японские деньги? Я собирал марки между 1905 и 1910 годами, и тогда на марках Японии стоимость значилась в иенах. Но дама в окошке, видно, привыкла иметь дело с иенами, как со старыми, так и с новыми. Она говорит мне: "Трех купонов достаточно, а стоимость четвертого я могу, если хотите, вернуть вам почтовыми марками". У меня в голове мелькнуло было в ответ: "Да ведь я больше почтовых марок не собираю". Но тут я заметил у себя в левой руке письмо в Марсель и решил не отказываться от марок. Честно говоря, я не так уж плохо все рассчитал, потому что дама вернула мне в качестве сдачи две марки по тридцать франков, я хочу сказать-по тридцать сантимов. Для письма в Марсель хватает одной. На сей раз я не торопился; перед окошком был удобный прилавок, так что, ничего не уронив, я аккуратно вложил лишнюю марку в кармашек бумажника, куда не входят международные купоны. Японец, очевидно, ошибся в вычислениях: для ответа не понадобилось так много купонов. Но тем хуже для него. В конечном счете.

На улице Гренель, по пути домой, я попытался вспомнить, на чем я остановился в романе. Никто не знает, видят ли кузнечики.

Но они слышат-это бесспорно. В Провансе я часто проделывал такой опыт-в саду или в поле. Берется кузнечик, который стрекочет где-то поблизости. Можете двигаться, можете идти по направлению к нему-он стрекочет по-прежнему. Он не видит, что вы к нему приближаетесь. Потом, на некотором расстоянии от вас, причем всегда на одном и том же, он умолкает. Можете повторить свой опыт хоть десять раз. Отметьте точно место, куда вы ступали, и окажется, что замолчать вы его заставляете всегда с одной и той же точки. С этого расстояния он уже слышит.... Какое отношение имеет это к моему роману? Сразу этого не увидишь, но достаточно поразмыслить, чтобы услышать...