Кен Кизи - Последний заезд

— Что ты можешь? — спросил Сандаун.

— Ехать на ней. Прямо сейчас могу ехать.

— Ты что, не видел? Это подлая лошадь. Приятный Ястреб и Оладья годами облапошивают всех подряд, от Калифорнии до Канады.

— Может, мы в Теннесси знаем кое-какие фокусы, которых Ястреб и Оладья не знают.

— Может, ты хочешь спину сломать?

— Хочешь пари?

Задумчиво глядя на меня, Сандаун покусал монету. Потом пожал плечами и встал. Мы сплыли по откосу под луной, как два призрака, плывущие сквозь сон. Входим в освещенный круг. Все смотрят. Лошадь стоит с завязанными глазами. Сандаун и Приятный Ястреб держат поводья. На этот раз лаптем на ней — я.

— Раз — заплати? — нараспев говорит Приятный Ястреб. — Два — проходи?

— Заткнись, — рявкает Сандаун. И поворачивается ко мне: — Подождал бы, Маленький Брат. Пока не пописаешь этим чаем…

Тут до меня доходит, и я смеюсь.

— Пис-чаем в фиг-ваме.

— …три — приготовься…

— Сорок две чашки, и фигвам. Сила!

— …четыре — беги!

Приятный Ястреб сдергивает повязку. Оладья поворачивает голову, чтобы презрительно посмотреть на нового лаптя. Я поворачиваю ей поводом голову еще круче и хватаюсь за уздечку. Я нагибаюсь и со всей своей пьяной силы впиваюсь зубами в ее нежный нос.

Бедная скотина хочет засеменить, но голова ее вывернута. Она может только ковылять по узкому кругу. Я слышу, как кричит Приятный Ястреб и считают ковбои.

— …три… четыре… пять…

Только благодаря росту я могу дотянуться зубами до ее носа. Никто другой бы так далеко не достал. Круг за кругом делаем мы с лошадью, а Приятный Ястреб кричит нам, махая повязкой, как белым флагом:

— Кусать нечестно! Нечустно!..

А ковбои считают:

— …тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать! Ура теннессийцу!

Даже индейцы кричат.

Я слез с лошади, Сандаун кивнул, а старик Чашка-с-Верхом отдал мне честь. Ликовали все, кроме Приятного Ястреба. Он промокал нос лошади салфеткой и продолжал меня отчитывать.

— Если внесешь ему инфекцию, я пойду к шерифу!

Ковбои гикали. Барабаны снова застучали, танцы возобновились. Искры, кружа, взвивались в небо. У меня был трудный день и богатый событиями вечер. Не мешало поспать. Я вошел за Сандауном в вигвам. Развернул постель и лег. Поселок затихал. Где-то еще барабанили несколько барабанов. Дети не плакали. Собаки не лаяли. Отсветы костра взбегали по шестам вигвама, как красные ящерицы. Взбежав до верха, ящерицы превращались в серых змей и уползали к звездам.

Я гладил большой медной монетой щеку. Она была вторым по ценности призом из всех, доставшихся мне за жизнь, — вторым после поцелуя и платка.

— Сорок две чашки. Ха-ха.

— Спи, — приказал из темноты Сандаун, — Пока не захлебнулся.

— Сорок две чашки, и фигвам захлебнулся в моче-чае.

Тут я умолк: змеи превращались в табуны крохотных лошадок — и я не хотел их спугнуть.

Так что второй день я встретил в почти таком же похмелье, как первый. Но не таким обалделым. На этот раз здоровенный бычок, мчавшийся по арене, был в фокусе, и я пришпоривал Стоунуолла с уверенностью. Лассо мое полетело быстро и точно. Бычок повалился, я мигом спешился, накинул путы и картинно взмахнул рукой. Публика одобрительно зашумела, и я помахал еще. И уже раскатал губу. Подавайте ваш приз; сегодня я на коне.

Я задержался у выездных ворот под судейскими местами — посмотреть, как пойдут дела у соперников. С секундомером сидел Сесил Келл. Он помахал мне и показал секундомер. Я не разглядел цифр, но знал, что лучшего времени никогда не показывал. Он передал секундомер Оливеру Нордструму. Нордструм присвистнул и передал Буффало Биллу. Старый разведчик сидел в секции для почетных гостей, рядом с гигантом-борцом. Он смотрел в полевой бинокль на ворота, откуда выпускали бычков.

— Сегодня, леди и джентльмены, — взвыл Сирена Клэнси, — в нашем состязании по ловле бычков неожиданный участник: звездный наездник, собиратель крупнейших призов в этом полудолларовом конкурсе наряду с безвестной молодежью. Вот он выезжает на… не похоже, что у лошади есть имя, но у всадника оно точно есть — Сандаун Джексон!

Насчет полудолларового верно: в те дни первый приз в роупинге после вычета второго и третьего был чуть больше семидесяти пяти центов. Роупинг был повседневной работой, которую приходилось выполнять каждому ковбою. Будничной — больших призов за нее не полагалось. Почему же эта звезда участвует в грошовом конкурсе с риском сломать ребра или вывихнуть пальцы?