Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

Когда я вошел, Эймос лежал на койке с такой же капельницей, как у меня. Я придвинул поближе металлический стул на роликах и сел. Медсестра, решив, что до прихода врача я никуда не денусь, оставила нас одних.

Палата Эймоса была освещена только тусклой флуоресцентной лампой под потолком. Кожу на его гладко выбритой голове покрывало несколько десятков хирургических швов, словно врачи решили сыграть на ней в «крестики-нолики».

– Эймос! – шепнул я. – Проснись, соня!

Его рот слегка приоткрылся.

– Здорово, дружище.

– Ты как?

– Как лошадь, на которой всю ночь скакали галопом.

– У тебя что-нибудь болит?

– В данный момент – ничего. – Он покосился на свою левую руку, из которой торчала игла капельницы. – Должно быть, благодаря вот этой штуке.

– Но ведь ты поправишься? – уточнил я.

– Даже если не поправлюсь, все равно сбегу. – Эймос ухмыльнулся, потом снова стал серьезным. – Дилан…

– Что?

– Вчера ты все сделал просто отлично. Лучше и быть не могло. – Он закашлялся и закрыл глаза. – Ты слышал, что́ я сказал?

Ответить я не успел – в палату, стуча каблуками, вошел врач, и я, отодвинув стул, поднялся ему навстречу.

– Немедленно вернитесь в палату, мистер Стайлз. Ваше состояние еще не…

– Аманда Ловетт, – перебил я.

– Что – Аманда Ловетт? – переспросил врач.

– Я хочу видеть Аманду Ловетт. Где она?

Врач так решительно сунул руку в карман халата, словно там был «кольт».

– Вы ведь все равно не будете меня слушать, верно?

– Буду, только сначала отведите меня к Аманде. – Я плотнее закутался в одеяло и просительно приподнял брови. – Всего на три минуты, больше мне не нужно!

– Вчера вечером, когда вас привезли, ваша температура равнялась всего восьмидесяти шести градусам! [57] Ок. 30 °C. Вы хоть знаете, как близко вы были к тому, чтобы…

Я выпрямился, хотя это было довольно болезненно, и посмотрел ему прямо в глаза.

Врач ненадолго задумался.

– А после Аманды вы вернетесь в палату?

Я кивнул.

– Обещаете?

– Да.

– Тогда идемте… – Врач вздохнул и вывел меня в коридор, где стояло кресло на колесах. – Может, вы хотя бы сядете?

– Спасибо. – Я осторожно опустился на жесткое пластиковое сиденье, и он, цокая каблуками по стерильному полу, повез меня по коридору. Свернув за угол, мы оказались в еще одном длинном коридоре, перегороженном двумя стеклянными дверьми со множеством красных светоотражающих наклеек и надписью крупными красными буквами: «Не входить! Отделение интенсивной терапии». Это было серьезное препятствие, но нас оно не задержало – врач набрал на клавиатуре цифрового замка код, двери отворились, и он покатил меня дальше.

Должен признаться, я был ему очень благодарен не только за то, что он провел меня в закрытое отделение, но и за то, что он вез меня в кресле, словно простой санитар. Без него я бы сюда не добрался, мне просто не хватило бы сил.

На диванчике возле палаты Аманды я увидел миссис Ловетт. Закрыв глаза, она привалилась спиной к стене и то ли молилась, то ли дремала. Пастор Джон был внутри. Стоя на коленях возле койки дочери, он держал обеими руками ее маленькую руку. Голову пастор опустил на матрас. Со стороны могло показаться, что он спит, но я знал, что это не так. Он молился.

Врач проверил мой пульс и, поставив кресло в ногах кровати, вышел. По стенам палаты метались едва заметные красноватые отблески – отражения сигнальных лампочек кардиомонитора. Резиновый браслет измерителя давления на правой руке Аманды то надувался, то стравливал воздух со звуком, похожим на дыхание какого-то невидимого существа. Глаза Аманды были закрыты, щеки ввалились, в лице ни кровинки.

Пастор Джон первым нарушил молчание.

– Вчера врачи только через несколько часов сумели остановить кровотечение, – промолвил он и, приподняв голову, посмотрел на дочь. – Похоже, плечи моего внука оказались несколько шире, чем путь, который Господь предуготовил для его появления на свет. Вы, наверное, не знаете, но вскоре после того, как Аманду доставили в приемное, половина вашей учебной группы выстроилась в очередь, чтобы сдать для нее кровь. А еще через час приехала вторая половина.

Быстрым движением пастор Джон вытер с глаз слезы.

– Вчера Аманде перелили шесть единиц донорской крови, и еще две – сегодня утром, но она… она так и не пришла в себя. – Он посмотрел на меня. Глаза у него запали и были налиты кровью. Вид у пастора был такой, словно он каждую минуту мог потерять контроль над собой.