Чарльз Мартин - Моя любовь когда-нибудь очнется

Сорвав с плеча друга портативную рацию, я поднес ее к губам и нажал тангенту.

– Эй, кто-нибудь… Говорит Дилан Стайлз. У меня срочное сообщение… – Я крепко зажмурил глаза, пытаясь сосредоточиться. – Я нахожусь на железнодорожном переезде возле пастбища Джонстона. Эймос попал в аварию…

«Черт, какое это шоссе? Думай, Дилан, думай!»

– Железнодорожный переезд на Двадцать седьмом окружном шоссе… Эймос ранен. И его пассажир тоже. Срочно нужна медицинская помощь… – Выронив рацию, я подсунул левую руку под голову Эймоса. – Держись, друг, не сдавайся!

Рация неожиданно захрипела:

– Повторите ваше сообщение, мистер Дилан. Говорит Ширин. Дилан, где вы? Ответьте!..

Я снова схватил рацию и вдавил тангенту в корпус. На этот раз я не говорил, а кричал:

– Ширин, пришлите нам «Скорую» и спасателей! Скорее! Эймос ранен, и Аманда Ловетт тоже. Железнодорожный переезд на Двадцать седьмом шоссе. Ради бога, пришлите нам врачей!

Ширин что-то говорила, но я ее уже не слушал. Вцепившись в ручку передней пассажирской дверцы, я попытался ее открыть, но дверь заклинило. Тогда я просунул руку в дыру, образовавшуюся на месте окна, и слегка потрепал Аманду по щеке.

– Аманда? – Я похлопал сильнее. – Держитесь, Аманда! «Скорая» уже едет. Только потерпите, вас обязательно спасут.

Никакой реакции. Лицо Аманды оставалось безжизненным, и я снова попытался нащупать у нее на шее пульс. Пульс, хоть и слабый, никуда не исчез, но в себя Аманда не приходила.

Снег уже не шел, а валил стеной. Он заметал полицейскую машину, заметал следы на склоне, однако я все же сообразил, что, слетев с дороги, она перевернулась раза два или три. Кузов основательно покорежило, поэтому для того, чтобы открыть дверь и извлечь из салона Аманду, мне необходим был какой-нибудь инструмент. Что-то вроде лома или монтировки.

И я полез в багажник, крышка которого была распахнута и болталась на одной петле. Почти сразу мне под руки попалась монтировочная лопатка. Я схватил ее, просунул заостренный конец в щель двери и нажал изо всех сил. Дверца не поддалась, зато поддался автомобиль. От моих усилий он сдвинулся с места и сполз в воду еще на дюйм или полтора. Я нажал на свой инструмент еще несколько раз. Машина накренилась, и бессильно повисшие руки Аманды закачались из стороны в сторону.

– Ну, давай, открывайся! – Собрав все оставшиеся силы, я нажал на монтировку. – Давай же!..

Громко скрипнул металл. Дверца приоткрылась на дюйм и снова застряла, зато автомобиль соскользнул по склону почти на целый фут, и я оказался почти по бедра в ледяной воде. Заглянув в салон, я увидел, что в воду погрузились и свесившиеся руки Аманды. Нужно было срочно что-то предпринять, пока она не захлебнулась, и я, бросив монтировку в снег, уперся ногой в борт машины, а руками крепко сжал ручку дверцы.

Рывок. Еще один. Дверца и не думала поддаваться. Я чувствовал, что время уходит, и основательно злился. Снова нашарив под ногами монтировку, я принялся колотить ею по двери, но пальцы у меня замерзли и потеряли чувствительность, под сапогами вместо твердой земли было скользкое илистое дно, поэтому моим ударам недоставало ни силы, ни точности. Других вариантов у меня, однако, не было – я, во всяком случае, больше ничего придумать не мог. Все же я попытался бить сильнее, но дело кончилось тем, что после полудюжины ударов монтировка вырвалась у меня из рук и, ударившись о стойку крыши, улетела в темноту. Я услышал плеск – инструмент упал в воду почти на середине ручья, откуда у меня не было ни малейшей возможности его выудить.

В отчаянии я наклонился, чтобы снова заглянуть в салон. Вода уже почти полностью скрыла руки Аманды и достигла ее макушки. Уж не знаю, что стало для меня последней каплей: то ли вид ее безжизненного, посиневшего от прилива крови лица, то ли неподвижное тело Эймоса на снегу, то ли мысль о Мэгги, которая уже несколько месяцев не приходила в себя, то ли воспоминание о сыне, лежащем под землей в холодной и темной жестяной коробке, а может, я просто понял, что не хочу и не могу жить в мире, в котором происходят подобные вещи. Как бы там ни было, я потерял последние крохи самообладания.

Мой крик был протяжным и тоскливым, словно вой попавшего в капкан волка. Он был яростным, гневным, неистовым. Я не знал, что делать, и все оставшиеся у меня силы я вложил в этот крик. Снег хлестал меня по спине, и я повернулся, подставив ему окоченевшее от холода лицо.

– Ну, где же Ты?! Где?!! – выкрикнул я и, оступившись, провалился в ледяную воду по пояс. – Сидишь на речном бережке и любуешься, как люди принимают крещение, или глядишь со стены, как эти же самые люди подходят к алтарю, чтобы есть Твое тело и пить Твою кровь? Не знаю, может быть, Ты и вправду живешь в этих убогих сараях с загаженными голубями шпилями, но ГДЕ ТЫ СЕЙЧАС ?! Где было Твое милосердие, когда насиловали Аманду? Где была Твоя милость, когда истекала кровью моя жена? И где Ты сейчас ?!