Фрэнк Йерби - Изгнанник из Спарты

Теперь все спартанцы глядели на Аристона.

- На что ты намекаешь, собака? - спросил пентекост.

- Я был с ним на триреме великого Бразида. И знаю, что команда взбунтовалась, когда он ступал на борт корабля. Ведь он стал затычкой тому самому отверстию, из которого когда-то вылез на свет...

- Заткнись, собака! - вскричал Орхомен.

- Ха! - усмехнулся илот. - Любовничек! Ах ты, благородный развратник! Скажи, педераст, как ты до этого докатился? У нас мужчины обычно ложатся с женщинами. А тебе не важно! спереди или сзади - все едино, о благородный поклонник самого низкого из пороков! Но только не говорите мне о чести, господа мои! Ведь вы любите мальчиков, а ваш единственный герой, не опозорившийся на Сфактерии, осужден за инцест... какое милое, благозвучное слово... а значит лишь то, что его застукали, когда он брю-хатил собственную мать... За что и был осужден судом эфоров!

- Он лжет! - хрипло выкрикнул Орхомен, но его голос сорвался.

- Златокудрый юноша, по которому, наверняка, сохли все наши любители мальчиков, ты знал когда-нибудь женщину? - спросил один из спартанцев, стоявших неподалеку от Аристона.

- Да, - кивнул Аристон.

- А... обвиняли ли тебя в суде эфоров? Говори, юноша. Мне нравится твое лицо. Только скажи, что этот грязный клеветник, этот пес лжет, и он не доедет живым до Афин, обещаю тебе. Ты действительно обвинялся в столь кощунственном преступлении.

- Да, - сказал Аристон.

- Но он невиновен! - вставил Орхомен. - Клянусь...

- Спросите его, что постановил суд, - сказал илот.

Так что у спартанцев наконец нашлось оправдание. Боги хотели их поражения, ибо в спартанские ряды затесался фармакос, козел отпущения. Тот, кто приносит несчастье. Существовал только один способ снять с себя проклятие богов: фармакос должен умереть.

"А я - помогите мне Зевс, Аид и Геката! - должен предотвратить это, думал Орхомен. - Предотвратить любой ценой. Но почему? Потому что в словах грязного раба, в том, что он растрезвонил на весь свет, была доля правды? Да. И поэтому тоже. Отчасти. В значительной степени мерзавец правильно подметил. Но он понял не все. Никакие слова не могут полностью, целиком, всеобъемлюще выразить смысл понятий. Даже слово любовь. Итак, я люблю его. И при том ненавижу, хотя разве это не две стороны одной медали? В данном случае ненависть - более достойное чувство. Из-за этого хорошенького безмозглого поросенка я уже лишился блестящего будущего, пережил страшные несчастья. За это он должен жить и мучиться. Мертвые не чувствуют боли, ясно вам, болваны? Вот в чем причина! Существует двадцать тысяч разных причин, по которым - Аид забери его! - я не хочу, чтобы Аристон умирал. Потому что я люблю его, потому что ненавижу. И еще по многим другим причинам, которых я даже сам не знаю.

Так в смятении говорил себе Орхомен, слегка утешаясь

тем, что пока еще время работает на него. На триреме Аристону ничто не угрожало. Но, когда их поместят в афинскую темницу, враги вряд ли будут держать их на цепи. И Аристон, с горечью думал Орхомен, наверняка не переживет первую же ночь, оказавшись в одном узилище со спартанцами. Если они правильно рассчитали скорость триремы, то корабль прибудет в Пирей на рассвете, а значит, к тому часу нужно сделать так, чтобы Аристона отделили от товарищей и поместили в отдельный каземат. Но как этого добиться? Как, во имя всех мрачных хтонических божеств?

Однако наступило утро, потом полдень, а ответ на вопрос все не приходил. Орхомен стоял в общем каземате и глядел на Аристона, который сидел, уронив на руки забинтованную голову, и не обращал внимания ни на злобные взгляды спартанцев, ни на напевный ионийский говор афинян, которые целое утро бесконечной вереницей шли в тюрьму поглазеть на невиданное зрелище: на двухсот девяносто двух спартанцев-лакедемонян, захваченных в плен! Сто двадцать один спартанец побросали щиты и остались в живых!

Наконец через час перед Орхоменом блеснул луч надежды, ибо в темницу явился сам Клеон, окруженный почитателями. Рядом шел раздосадованный Никий.

- Погляди, Никий! - пробасил кожевник. - Полюбуйся! Я привез тебе через двадцать дней, как и обещал, целую кучу спартанцев! Что ты на это скажешь, мой друг?

- Что тебе повезло, - презрительно фыркнул Никий. - Клянусь Аресом, у них жалкий вид! Не может быть, чтобы это были лучшие спартанские воины. Ты же знаешь, спартанцы не сдаются. Я думаю, что все настоящие лакедемоняне остались на поле брани и только эти жалкие трусы без стыда, без совести...