Фрэнк Йерби - Изгнанник из Спарты

"Афиняне, - с мрачным смешком сказал себе Аристон, - прекрасно знали человеческую природу!"

За деревянным, временно возведенным помостом, на котором выставили на продажу его, Орхомена и других рабов, находились две большие колоннады. На западной стороне одной из них располагался фонтан Эннеакроноса, а другой своей стороной выходил на Одено, музыкальный театр. Старый раб, с охотой рассказывавший все это Аристо

ну, показал ему на севере Агоры алтарь двенадцати богов, от которого в Аттике велся отсчет всем расстояниям.

- Чуть подальше, - сказал он Аристону, - расположена Стоа Пойкиле, "Разрисованная колоннада" с фресками Полигнота, где изображена битва при Марафоне и запечатлены лица знаменитых людей, принимавших участие в сражении: полемарха Каллимаха, Мильтиада и поэта Эсхила, причем они как живые, а вся картина выглядит так удивительно объемно, что...

Но тут в разговор встрял уродливый афинянин.

- А ты, курсе калон, прекрасный юноша, - обратился он к Аристону, чего ты ждешь от жизни?

Аристон внимательно вгляделся в маску сатира. Зевс свидетель, мужчина был безобразен! Аристон с отвращением и презрением отвел от него свои сверкающие голубые

глаза.

- Я хочу с ней распроститься, - сказал он. Безобразный афинянин улыбнулся. И внезапно его уродство странным образом исчезло. Его лукавые глазки преобразили негармоничные черты лица: по-африкански широкие и плоские нос и губы, высокие скифские или монгольские скулы, жидкую бороденку. Мужчина был прекрасен, ибо в нем жила душа, дух, даймонион.

- Это слишком легко, - ласково возразил он. - Почему бы тебе не попытаться стать ее хозяином, прекрасный

юноша?

Аристон удивленно воззрился на него.

- Стать ее хозяином? Но как?

- Прими ее такой, какая она есть. Ты должен понять, что боль, ужас, страдание, горе - странно, что у такого юного человека все это есть в глазах - тоже иллюзии. Как и почести, богатство и слава. Что счастье в философии, то есть в любви к мудрости, а не в обладании ею, сын мой! Ибо мудрость как женщина: прижми ее к груди, и она окажется такой же каргой, как моя Ксантиппа, хотя - Гера и Гестия свидетельницы! - я даю ей достаточно оснований для ее гневных вспышек. Я ничего не знаю. Я лишь повитуха, как и моя мать, только я принимаю не детей, рождающихся на свет, а идеи. Скажи, почему ты хочешь умереть?

Аристон, ни слова не говоря, глядел на афинянина. На языке вертелся вопрос: во имя черного Аида, какое твое дело? Но горькие восклицания так и застыли на губах. Отчасти Аристона удержало спартанское воспитание, культивировавшее уважение к старшим. Но лишь отчасти. Почему-то Аристон почувствовал, что странному, властному мужчине есть до этого дело, что любой человеческий опыт вызывает у него интерес, участие, жалость и, может быть, даже попытку помочь. Однако, чувствуя, зная это, Аристон все равно не отвечал. Он не говорил, потому что не мог. То, что накопилось в душе, лежало слишком глубоко, за словами или слезами.

- Скажи ему! - свистящим шепотом произнес Орхо-мен. - Я тоже хочу послушать твою версию. Хотя... лучше, наверно, его предупредить... Тебе, видно, на роду написано убивать мудрецов... а он явно мудрец...

- Говори, курос калон, - повторил афинянин.

- Зачем? - спросил Аристон. - Какой от этого прок?

- Ты когда-нибудь видел, как хирург вскрывает нарыв? - спросил афинянин.

Аристон рассмеялся. Его смех льдышками рассыпался в воздухе. И сразу стало холодно.

- Тебе охота захлебнуться в гное, незнакомец? - сказал он.

- Я хороший пловец, - ответил афинянин. - Говори, сын мой.

- Прекрасно. Я внебрачный ублюдок. Я спал с родной матерью. Убил собственного отца. Я...

Он осекся. Безобразный мужчина смотрел на него, улыбаясь.

- У меня впереди целый день, златокудрый мальчик, - сказал он. - И больше терпения, чем ты можешь себе вообразить. Однако я должен предупредить тебя: только правда приносит исцеление. Тебе это когда-нибудь приходило в голову?

- Правда? - прошептал Аристон. - Что есть правда, незнакомец? Разве она существует? Разве в мире существует что-нибудь, кроме похоти и кошмара? Разве жизнь не состоит лишь из безумия, горя и боли?

- Не знаю, - сказал афинянин. - Но ведь я ничего не знаю. Скажи, курос... когда тебя вели сюда, ты проходил

через Акрополь?

- Да, - кивнул Аристон.

- Неужели он не прекрасен?

- Прекрасен, - сказал Аристон.

- Но разве это не часть жизни? Я имею в виду красоту, гармонию линий, элементов, пропорций. Неужели ты никогда не встречал прекрасной девушки, с песней спускавшейся по тропинке, когда почти все деревья стоят в белом