Фрэнк Йерби - Изгнанник из Спарты

Но дело было не только в этом. Больше всего его угнетало то, что идеалы, которые он защищал, вдруг стали рушиться у него на глазах. Ибо Афины, истощенные войной, все дальше отходили от своих высоких принципов; и враги свободы и демократии все чаще поднимали голову в самом полисе. Дело дошло до того, что Колыбель Свободы на несколько месяцев оказалась под пятой режима олигархов, получившего название Тирании Четырехсот. Кто бы мог подумать, что гордые афиняне могут пасть столь низко! Аристон содрогнулся при одном воспоминании о вакханалии насилия, мошенничества, политических убийств, охватившей Афины, которой могла бы позавидовать любая персидская сатрапия.

К счастью, на сей раз нежданное спасение пришло от находившегося в ссылке Алкивиада и стойких демократов флота. На Самосе рядовые матросы восстали против верного олигархам командования флота, избрали своими руководителями способных военачальников Фрасибула и Фрасила, призвали из ссылки Алкивиада, сделали его стратегом-ав-тократором и стали готовиться к походу на Афины, чтобы навести там порядок.

В это время наиболее умеренный среди олигархов, Фе-рамен, которого местные острословы уже давно прозвали "Котурном" за ту быстроту, с которой он умел перебегать из одного лагеря в другой для спасения собственной

шкуры

- смысл шутки состоял в том, что афинский сапог мог надеваться на любую ногу, - выступил против своих быв

ших союзников кз Тирании Четырехсот, сверг их и восстановил ограниченную демократию, предоставив, таким образом, флоту возможность заниматься своим прямым делом, то есть борьбой со Спартой.

Флот весьма энергично взялся за дело, одержав победы у Киноссемы и Абидоса. И наконец этой весной в решающем сражении, в котором Аристон непосредственно принял участие в составе сухопутного войска, Алкивиад еще раз доказал свой несравненный полководческий гений, полностью уничтожив лакедемонский флот у Кизика.

И БОТ теперь Аристон, стоя на Акрополе, наблюдал за рабочими, которые устанавливали изящные женские статуи, предназначенные для того, чтобы поддерживать крышу только что построенного Эрехтейона вместо обычных колонн. Они назывались кариатидами и придавали новому зданию какую-то необычную и запоминающуюся прелесть. Идея этого строительства принадлежала Клеофону, изготовителю лир, недавно выдвинувшемуся демагогу, так же как и идея создания нового храма Афины, который воздвигался слева от Парфенона. Клеофон хотел таким способом обеспечить работой многих безработных фетов, чтобы они могли заработать что-то сверх того ежедневного пособия в два обола, что выдавалось тем из них, чей уровень жизни резко понизился из-за непрекращающейся войны.

" Что бы там ни говорили о демагогах, они намного предпочтительнее олигархов", - подумал Аристон и повернул обратно, вниз по склону горы к городским кварталам.

Но когда он направился домой, погруженный в невеселые мысли об экспедиции, предпринятой Алкивиадом для захвата Византии, о том, что Афины все еще находятся в серьезной опасности, что Клеофон сделал большую глупость, не согласившись на мир со Спартой после сражения у Кизика, он вдруг заметил Феорис, шедшую ему навстречу.

Он остановился, чтобы получше рассмотреть ее; пополневшая, утратившая девичью порывистость, Феорис, глаза которой излучали тот мягкий, спокойный свет, что свидетельствует о большой и чистой любви, была просто восхитительна. Вопреки всем досужим домыслам, он не дарил ее Софоклу; но если бы это было правдой, он вполне мог бы гордиться таким подарком.

. - Аристон, - мягко сказала она голосом, который, лишившись былой резкости, звучал теперь как самая совершенная музыка, - я разыскиваю тебя вот уже несколько недель!

- Я очень рад, - ответил он. - А я думал, что ты ненавидишь меня, Феорис.

- Не говори глупостей. Аристон. Я бы никогда не смогла возненавидеть тебя. Я просто перестала нуждаться в тебе;

но если в чем-то мои чувства к тебе изменились, то в их основе все равно осталась любовь. Пусть это теперь любовь сестры, но все же именно любовь.

Аристон улыбнулся. Как красиво она говорила, какой безукоризненной, какой мелодичной стала ее речь!

- Зачем же ты искала меня, Фео? - спросил он.

- Из-за Клеотеры, - просто ответила она. Аристон нахмурился.

- Что-нибудь случилось? Неужели Орхомен...

-... стал истязать ее, как несчастную Таргелию? Нет. Он пытается причинить ей страдания, душевные страдания, выставляя перед ней напоказ всех своих потаскух и педерастов; но, благодаря твоему хитроумному замыслу, он не осмеливается тронуть ее хотя бы пальцем. Да и душевных мук он причинить ей не в силах, ибо лишь одно на свете может заставить и заставляет ее страдать.