Марсель Эме - Человек, проходивший сквозь стены

В Париже я попал в знакомую обстановку, хотя, возможно, впервые переступил порог своей квартиры. Действительно, за эти семнадцать лет мы успели переехать с Монмартра в Отей. Жена и дети ожидали меня; встреча с ними доставила мне радость и нисколько не удивила. Были реальностью эти годы, как бы взятые в скобки, или же нет, но перерыва в течении времени не чувствовалось; границы, которыми этот период отделялся от предыдущих и последующих лет, различить было невозможно, все казалось цельным. Не изумило меня и оживленное движение на парижских улицах, вновь запруженных автомобилями. Отсутствие затемнения, свободная продажа всех товаров, нормально действующее отопление, такси — все казалось привычным, как когда-то до войны.

Обнимая меня, жена сказала, смеясь:

— Наконец-то! Мы не виделись целых семнадцать лет!

Подтолкнув ко мне восьмилетнего Луи и шестилетнюю Жюльетту, она добавила:

— Вот твои младшие дети; ты видишь их впервые.

Впрочем, дети сразу меня узнали и повисли у меня на шее. Я уже начал думать, что профессор Бономе недалек от истины, утверждая, что скачок времени был мистификацией.

Мы решили провести летние каникулы на бретонском побережье. Отъезд был назначен на пятнадцатое июля. До этого я должен был ненадолго съездить в Юру, чтобы повидаться со своим старым другом — композитором, который поселился в родной деревне и уже пять-шесть лет тяжело болел.

Накануне утром, второго июля, я поехал по делам в центр Парижа, взяв с собой младшую дочурку. Когда на площади Согласия мы ожидали, стоя на островке безопасности, пока поток машин пронесется мимо, Жюльетта показала пальчиком на отель «Крийон» и здание Морского министерства: «А это что?» Удовлетворив ее любопытство, я с тяжелым чувством вспомнил о днях немецкой оккупация и добавил, скорее для себя, чем для дочки:

— Тебя тогда еще не было на свете. Шла война, Франция была побеждена. Немцы заняли Париж. Их флаг развевался над зданием Морского министерства. Немецкие моряки стояли на часах у ворот, вот здесь, на тротуаре. И на этой площади, и на Елисейских полях — везде можно было увидеть зеленые мундиры… Французы постарше уже не надеялись, что дождутся их ухода…

Утром 3 июля 1959 года я сел на Лионском вокзале в поезд и к полудню прибыл в Доль. Мой друг жил в восемнадцати километрах от города, в деревне, расположенной в лесу Шо. Автобус, регулярно поддерживавший сообщение с этой деревней, отходил в половине первого. Я не знал этого и опоздал на несколько минут. Чтобы ожидавший меня друг не волновался, я взял напрокат велосипед, но было очень жарко, и я решил отправиться в дорогу во второй половине дня, полагая, что покрою все расстояние за один час. Я позавтракал не торопясь. Готовили здесь очень вкусно, к столу подали отличное амбуазское вино.

Когда я выехал, надвигалась гроза. Небо покрылось большими темными тучами, а жара и духота были нисколько не меньше, чем в полдень. Вдобавок меня одолевала невыносимая головная боль; я приписал ее обильному завтраку и крепкому вину. Боясь, как бы гроза не застала меня в пути, я поехал напрямик, проселком, и в конце концов заблудился. Гроза разразилась, когда я, миновав несколько поворотов, все еще катил по скверной лесной дороге, на которой телеги оставили глубокие колеи, затвердевшие от зноя. Я попытался найти убежище в подлеске, но дождь хлынул с такой силой, что листва не давала защиты от него. Тут я заметил у края дороги плетеный навес на четырех кольях. Под ним лежал дубовый чурбан, на который я и присел, чтобы без особых неудобств переждать грозу.

Из-за низко нависших туч и проливного дождя казалось, что день в чаще леса уже клонится к вечеру. Сгущавшиеся сумерки озарялись голубоватыми вспышками молний; при каждой вспышке кругом отчетливо выступали стволы высоких дубов. Между раскатами грома, которым вторило лесное эхо, слышался шум, сначала как будто монотонный; лишь потом ухо начинало различать в нем разнообразные оттенки. Это вода струилась по листве Усталый, с отяжелевшей головой, я некоторое время боролся со сном, но в конце концов задремал, уткнув голову в колени.

Я проснулся от ощущения, что куда-то проваливаюсь. Во сне падение было нескончаемым, как будто я летел с крыши небоскреба. Гроза кончилась, небо прояснилось. Мало того, грозы словно не бывало: почва была совершенно сухой, даже потрескавшейся; ни на кустах, ни на деревьях, ни на траве не блестело ни единой капли. Лес производил такое впечатление, как будто дождя не было уже давно. В просветах листвы виднелось светло-голубое небо, в то время как после ливня оно обычно бывает ярко-синим.