Мэри Брэддон - Преступление капитана Артура

Майор накинул плащ, надвинул на глаза шляпу и вышел из сторожки.

– Да будь ты проклят! – пробормотал сторож, обращаясь к силуэту удаляющегося офицера.  – И как мог он разузнать все эти тайны прошлого? Быть обличенным после десяти лет… Десяти долгих, мучительных лет! Сделаться твоим лакеем… Превратиться в рогожу, о которую ты будешь вытирать ноги… О, будь ты проклят! Будь проклят!

Он бросился стремительно к ружью, снял его и вышел в засыпанную снегом аллею.

– Мне хотелось бы последовать за ним? – шептал он.  – Да, я желал бы этого… Но если я сделаю это, то едва ли вывернусь опять из беды.

Действуя согласно приказанию майора, Жильберт Арнольд сказал своей жене через несколько дней после посещения Гранвиля Варнея, что ему начинает надоедать жизнь в «этом гнезде» и что он намерен отправиться в Америку, где он будет не хуже других людей и где ничто не будет напоминать ему ежеминутно о грехах его молодости.

– Да,  – сказал Жильберт после длинной беседы со своей женой, которая проливала горькие слезы при мысли, что ей нужно расстаться с доброй госпожой и с родной стороной, чтобы подвергаться опасностям путешествия в Америку в сопровождении мужа, который не был ни добрым, ни внимательным к ней.  – Твои слезы и крики не приведут ни к чему. Нравится ли тебе, нет ли, но мы едем в Нью-Йорк через три недели, считая с этого дня. Советую тебе надеть шляпку и идти к миледи, чтобы заявить ей, что ты оставляешь ее… Пусть найдет других, которые согласились бы заменить нас в этом гнезде и быть истоптанными блестящими сапогами ее милого капитана.

Жильберт Арнольд любил повторять эту фразу, как будто он действительно подвергался когда-нибудь подобным унижениям.

Итак, Рахиль не плакала, или если и плакала, то украдкой от мужа, который, сидя с трубкой, следил за всеми сборами к дальнему путешествию. Она бледнела, думая о том, что ее ждет, но несчастная женщина так боялась Жильберта, что не посмела бы ослушаться его, если б ему вздумалось предложить ей повеситься. Три недели протекли незаметно. Рахиль простилась со своей госпожой, и затем Жильберт Арнольд отправился с ней, сыном и багажом на станцию железной дороги. Поезд прибыл в Лондон с наступлением ночи. Выйдя на дебаркадер, Жильберт увидел человека, лицо которого было ему знакомо, – это был еврей Соломон, камердинер майора.

– Вы очень исполнительны,  – сказал Соломон, приблизившись к Арнольду.  – Возьмите свой багаж, велите уложить его в нанятый для вас кеб и вернитесь сюда. Я дам вам адрес дома, в котором вам придется поселиться на время.

– Вы лучше проводили бы нас,  – заметил ему Арнольд.  – Мы здесь точно в лесу, и мне было бы приятно иметь возле себя человека, которому известен этот город.

Соломон посмотрел пристально и насмешливо на говорившего, который вовсе не был похож на джентльмена в своем матросском платье, полосатом кашне, шапке из кролика и со свертком под мышкой.

«Мы вас преобразим,  – думал слуга майора,  – и вы скоро поймете всю суть нашей науки. Вы пока обладаете только доброй волей, а еще уступаете нам во многих отношениях, но вы освоитесь с переменой положения в самом недалеком времени!»

Жильберт Арнольд свалил багаж в кеб, усадил сына и жену и вернулся к еврею.

– Ну? – спросил он отрывисто.

– Ну что?… Лорд Честерфилд? – передразнил слуга.

– Отправляемся. Я спешу, потому что мне нужно освежиться немного.

– Вам надо освежиться – хорошо! Вот вам адрес. Отдайте кучеру и, когда вы доедете, дайте ему полкроны, а если он будет недоволен подачкой, то захлопните перед ним дверь… Я буду у вас в десять часов,  – добавил Соломон, приметив, что Арнольд как будто бы колеблется.  – Поезжайте же с богом!

С последними словами фактотум майора отвернулся от сторожа и поспешил уйти.

– Идем! – решил Арнольд.  – Вот странный образец орудий майора, и я готов быть проклятым, если я пойму цель моего повелителя, но я, во всяком случае, ничего не теряю, повинуясь его распоряжениям. Наше коммерческое общество предпринимает что-то новое, и время покажет, хорошо ли оно или худо.

Кеб доставил Жильберта с его семейством в обозначенный на адресе дом, на одной из глухих улиц, по ту сторону Ватерлоо-Рида. Они вышли из кеба и были встречены бледной женщиной в черном кружевном чепчике, которая ввела их в чисто меблированную квартиру, будто бы нанятую, по словам хозяйки, для одного семейства из Йоркшира, по фамилии Грин.