Мюриэл Спарк - Пир

Больше на пол со звоном не брякнется раздавальная вилка. Тарелки сменили, и на континентальный манер — сыр перед сладким, в угоду Крис, а не в обратном английском порядке, который бы предпочел Харли, — подается стилтонский сыр, салат, — неспешно, в абсолютном молчании, на прелестном веджвудском фарфоре.

Они болтают между собой — гости и двое добрых хозяев, — и в то же время мысли ветвятся вокруг Маргарет. Под хорошую еду и вино на все, в сущности, можно взглянуть проще, включая неясное положение в обществе Маргарет с этими ее длинными рыжими волосами и синим, в стеклярусе, платьем.

Крис думает: «Нет, не станем же мы втягиваться в эту охоту на ведьм. Вполне милая девушка». «Я совершенно согласна», — говорит она Эрнсту, соседу, объявившему, что безумие чистой воды вкладывать деньги в этот туннель под Ла-Маншем.

— Кто спорит, — говорит Эрнст, — Ла-Манш кончился. Как Берлинская стена. Но вкладываться в туннель — тоже, знаете ли. Разговоры в пользу бедных. И французский франк, ох ты, господи! — Он смотрит на Маргарет, припоминая, где он мог ее видеть в Брюсселе. В каком-то ночном заведении? В Антверпене, в том дивном ресторанчике подле доков? Или нигде? Только что вышла за деньги Дамьенов, н-да. Он ищет глазами Люка и успокаивается, видя, что тот стоит себе возле буфета.

— Вот так-то. Пол-одиннадцатого утра, — Харли рассказывает Элле Анцингер, — а на меня обрушивается гора мебели. Только этого мне не хватало. Ну, я говорю: «Стоп. Остановитесь. Не открывайте фургон. Если хотите, можете зайти в дом, — говорю, — сами убедитесь, что нам своей мебели девать некуда». Ну что тут будешь делать? Пришлось все утро убить в поисках места... — Он думает: «А неплохо бы ее написать, если только отвадить от прерафаэлитских претензий с этими ее вызывающими волосами и зубы подправить. В любой момент можно вернуться к портретам. А она неплохой экземпляр, в сущности, если только сидела бы тихо и отставила это дикое платье».

Элла говорит:

— Мысль о переезде — это такой кошмар. Мы переезжаем в Блумсбери и решили — будем беспощадны. Мебель может мешать карьере, может даже мешать духовному и художественному росту. Берегитесь мебели, Харли. — Элла смотрит через плечо, туда, где, дожидаясь следующей смены блюд, стоит Люк. Рядом с ним появляется Хоспис. Элла слышит, как Люк говорит что-то про «миссис Дамьен» и навостряет уши. «Ее тут нет, мамаши. Рыжая — это невестка... ошибочка». Голос тонет в других шумах. На Люка она сердита, на днях так по-хамски себя повел. Они с Эрнстом, можно сказать, его выручали в Лондоне, поили, кормили, советы давали, подбрасывали вечерний приработок, чтоб только учился, а он себя повел, можно сказать, как свинья. Спасибо, хоть сегодня объявился, не подвел. Но это, наверно, в последний раз, да, конечно, это в последний раз.

— Венеция, — Роланд просвещает Хелен Сьюзи, — в ноябре часто бывает прелестна. Схлынули толпы туристов. Можно быстрее ходить. Конечно, случается, что многие музеи и галереи закрыты, якобы для реорганизации, для уборки, а на самом деле, чтоб отдохнул персонал. Как войти в закрытый музей? Да просто-напросто черкнуть хранителю несколько слов на обороте визитной карточки. У вас есть визитная карточка?

— Нет, но у Брайана есть.

— И чудно. Они вас сочтут избранными и впустят. В Венеции и в Неаполе — куда угодно можно проникнуть, если ты избранный. А вот в Тоскане, в Умбрии, Ломбардии, между прочим, со своей избранностью никуда ты не ткнешься. В Риме все избранные, так что привилегии отменяются сами собой; если сам ты не в Ватикане, так уж твой дядя; если ты не при правительстве, так будешь на той неделе. По-итальянски говорите?

— Я — нет, Брайан немножечко говорит.

— Вот и чýдно. Пусть черкнет несколько лестных слов досточтимому директору музея, если закрыто. Если лично директор отсутствует, один из его мирмидонов вас впустит.

Крис с удовлетворением отмечает, как честно Роланд исполняет свою роль «беседующего с деревом»; самому Роланду Хелен отнюдь не кажется деревом. Вот досада, он думает, что эту тростинку, стриженную под мальчика, на той неделе потащит в Венецию эта развалина лорд Сьюзи с нудным недержанием речи — клинический случай. А как бы славно, думает Роланд, самому побродить по Венеции с этим хорошеньким, плоскогрудым глазастиком. Ну, а Маргарет Дамьен — уф, просто мороз по коже — сидит, сюсюкает, будто она до сих пор еще монахиня в Доброй Надежде. Будь я действительно подлец, он думает, за какого меня держит Аннабел, я бы тут же взял и спросил: «Вы ведь были связаны с тем монастырем, где убили молодую послушницу? — я вас по телевизору видел».