Джон Апдайк - Переворот

Я чувствовал, что рука наемного писаки вставила эти фразы, и громко произнес берберское слово, означающее свежее говно верблюда. Стоявшие рядом люди возмущенно зашикали, завороженные анализом наших внутренних трудностей в изложении головы.

«Зря меня, — продолжала голова, и голос ее с изменением децибелов зазвучал жалобно, — в худшем случае безвредную и циничную фигуру, принесли в жертву благополучию государства. Голова должна была скатиться с плеч полковника Хакима Феликса Эллелу. Его публичное «я» гневно демонстрирует борьбу по уничтожению всех следов иностранной заразы, а его затаенное «я», действуя на нашей наивно чистой, высокой духом, но подверженной влияниям территории, вызывает новые вспышки болезни. Даже теперь в долине ущелья Иппи, над резервуаром воды, хранящейся с незапамятных времен в пористом песчанике на случай появления махди [59] Согласно принятому у шиитов учению — временный правитель, который установит справедливый порядок во всем мире. , возник целый быстро растущий американский город с лживыми фасадами, с бесстыжими проститутками, выдувающими пузыри жевательной резинки, и салунами, где можно разжиться наркотиками. Разрушьте этот город зла, граждане Куша! Но если вы не уничтожите то, что породило его: подавляемые склонности и пустопорожние мечтания вашего таящегося в темноте вождя, — появятся новые уродства, и ваши дети будут по-прежнему заслушиваться рок-музыкой, ваши жены будут втайне мечтать о том, чтобы выставить напоказ щиколотки, а ваш брат, с которым вы делитесь последним куском козьего сыра, поддастся жажде наживы и станет бездушным роботом, алчным ростовщиком, винтиком в машине, эксплуатируемой экономическими силами, которые не внемлют человеческим призывам! Граждане Куша, сбросьте Эллелу! Сбросьте Эллелу, и пойдет дождь!»

Я посмотрел вокруг себя в поисках граждан Куша и, конечно, не увидел ни одного — там были только иностранцы, любители приключений, любопытствующие, чей мозг был уже занят тем, что им предстояло увидеть, а также возвращением в автобус и проблемой найти уборную без длинной очереди. А голова тем временем завершала свою речь, и губы ее двигались явно не синхронно со словами:

«Это было видение, явившееся мне в Раю, где с глаз людей спадает пелена. Все это вы увидели и услышали благодаря советской технике. Спасибо за внимание. Вы можете побродить по пещере, только не трогайте доисторических произведений искусства Сахары — они постепенно разрушаются под воздействием вашего дыхания. Вам будут показаны на стене позади меня слайды с изображениями национального достояния Куша».

Президент — в чем согласны все последующие отчеты — с достоинством выслушал эту диатрибу. Только когда началась демонстрация слайдов, он вмешался. Как был — а он, помните, был в рваной галлябие путешествующего по пустыне помощника музыканта, участника маленького оркестра, — Эллелу шагнул через цепь, когда из проектора появились первые слайды: запечатленные на кодаковой пленке дюны, пирамиды земляных орехов, плотина гидроэлектростанции, обожаемой Микаэлисом Эзаной, танцы с перьями племен, живущих вдоль мутной Грионде, пироги, жующий жвачку верблюд и закутанный тарги, сердито уставившийся на неожиданный для Истиклаля восточногерманский небоскреб. Приняв внезапно исказившиеся изображения на свою спину и искривленные плечи, Эллелу схватил голову за копну волос и оторвал от цветных проволок, ловко продетых сквозь верхний лист плексигласа, который состоял из двух просверленных слоев. Полетели искры — зеленые, оранжевые. От страха и удивления вокруг осквернителя святыни тотчас образовалась тишина.

Голова Эдуму не поразила Эллелу своей тяжестью, как тогда, когда в ней находился водянистый мозг и кровь, — теперь у него в руке было нечто, созданное из бумаги и воска, умерщвленное совсем другим способом. Череп был расширен, чтобы вместить всю технику и электронику, — еще один совьетизм, рассудил диктатор, так как американцы с их более совершенной миниатюрной техникой могли бы поместить все это в череп крота. Однако невзирая на эти небольшие изменения в масштабе, Эллелу прижал голову к своей груди, чтобы порвать последние упрямо не поддававшиеся соединения, и обнаружил, что глаза его обожгли слезы — ведь в жизни он никогда не прижимал к груди эту голову, венчавшую тело человека, который в этом голом мире был ему почти как отец, а сейчас у него появилось такое желание. Они принадлежали к одной породе — оба маленькие, невозмутимые, более остро чувствующие, чем это полезно для единства тела и души, мысли и действия. Король подготовил Эллелу к тому, чтобы править, хотя привело это к его собственному изгнанию. «Король не должен быть свойским, — сказал он своему честолюбивому атташе. — Его обязанность в том, чтобы принимать обиды народа на свое бедственное положение». Король не должен быть свойским — эта истина, чисто африканская, шевелилась в черепной коробке Эллелу, пока оскверненный им череп прижимал свой маленький, похожий на фигу, носик, ставший мягким после реконструкции, к его затихшему сердцу. Тут возмущенные инженеры-электронщики и смесь охранников в синих одеждах туарегов и в зеленой солдатской форме выскочили из своих укрытий и окружили его с намерением убить.