Мюриэл Спарк - На публику

Да, только страна, драматичная история которой взлелеяна на семи смертных грехах, способна с таким рвением посвятить себя этому расхожему виду искусства. Семь смертных грехов суть гордыня, сребролюбие, похоть, гнев, чревоугодие, зависть и лень. В то время, когда подготовлялся запуск Аннабел Кристофер на публику, и позднее не проходило недели, чтобы какой-нибудь из этих простых пороков не послужил основой очередной сенсации. Ибо, хотя праздничной процедуре запуска сопутствует оптимизм первого акта, она всегда таит в себе зачатки акта третьего, неотвратимых, роковых разоблачений. О добродетелях же, как водится, вспоминают только шутки ради, и лишь одна из них находит спрос — умение прощать; страницы журналов усеяны сценами прощения, причем особенным успехом пользуются незлопамятные матери и жены.

Именно отсюда, с этих страниц, и следует начинать. Если публика клюнет, сенсация будет распространяться. Ее подхватят во Франции и в Германии. Потом приглушенным шепотом и в более изысканном изложении переправят дальше на запад. Напрасно думают, что сенсации начинают свой путь в Америке. Там они завершают его, порядком притомившись в дороге. А рождаются они, юные, наивные, бездумные, в Италии, на родине сенсаций.

Аннабел взяла старт удачно. Мир журналистики единогласно признал, что Франческа, пресс-секретарь Луиджи, изобрела блестящий новый способ запуска кинозвезды и фильма. Во Франческу словно бес вселился, она упивалась успехом, и потеря Фредерика еще больше ее разжигала; девушка была готова на любые жертвы, только бы не возвращаться домой к родителям. Устранившись сама, она все теснее связывала Аннабел и Фредерика. Она и его вывела на страницы журналов. Отобрав из всех работавших на Луиджи фотографов одного, наименее обремененного какими-либо идеями, она поручила ему фотографировать супругов Кристофер, следуя только ее указаниям. Так Фредерик попал не только в текст, но и на иллюстрации. Франческа устраивала все интервью с журналистами, наблюдала за работой фоторепортеров. Она всегда была тут как тут. Даже сама писала (наверное, глубокой ночью) некоторые статьи. Она поставляла информацию журналистам и так ловко сварганила для публики чету «Аннабел Кристофер с супругом», что Луиджи был в восхищении, которого, впрочем, старался не обнаруживать, чтобы Франческа о себе не возомнила.

Ничего этого Фредерик почти не замечал. Он был все так же очарован Франческой, а заодно пленился ее толстенькой сестрой, выполнявшей какую-то неведомую работу в конторе при киностудии, а также стройным белокурым братцем, который по целым дням околачивался в павильоне, ожидая, пока неугомонная Франческа не раздобудет ему роль в каком-нибудь фильме. На студии царила семейная атмосфера. Кроме Франчески там работало много других, формально расставшихся с семьями, молодых итальянок, и ни одной из них не приходило в голову, что, обретя хваленую независимость, не следовало бы тащить за собой в новую жизнь кузенов, братьев и сестриц и подыскивать для них местечки.

В то время Фредерик еще не осознал, до какой степени он благодаря стараниям Франчески оказался связанным в глазах публики со своей женой. Его не смущало, что его фотографируют вместе с Аннабел и что они вдвоем дают интервью. В конце концов, он ведь тоже актер. Выдумки журналистов его смешили, он считал их ребяческими и потому безвредными, допуская тем самым логическую ошибку.

Иногда он бродил по пустым павильонам, расположенным на обширной территории, принадлежавшей студии в окрестностях Рима. Фредерик никогда не снимался в кино, и многое здесь казалось ему непривычным. Проходя однажды мимо стеклянной двери, он увидел поэта, с которым встречался в гостях. Поэт, высокий плотный мужчина со светлыми волосами и отрешенным взглядом, читал какую-то бумагу. Вокруг сидели люди, похожие на помощников продюсера. За конторкой робко пристроилась какая-то девица. Губы поэта беззвучно шевелились, потом он что-то сказал, чего Фредерик не услышал из-за плотно прикрытой двери. Слушатели разом заговорили, но поэт все с тем же отрешенным видом поднял хрупкую алебастровую пепельницу и с размаху швырнул ее на пол.

Все кинулись его успокаивать, замахали руками. Фредерик пошел дальше.

В другой раз ему случилось пройти через комнату, где было двое мужчин: один небрежно развалился на диване, второй стоял рядом и в бешенстве орал. К тому времени Фредерик уже достаточно знал итальянский, чтобы понять его вопли.