Мюриэл Спарк - На публику

— Марину мы оставим в покое, — сказала Аннабел.

— Отчего же? На следствии можно не говорить, что она бегала за твоим мужем по церкви. Это будет подразумеваться. Ты только назови ее фамилию. Билли тоже придется давать показания, ведь он последний из друзей Фредерика, видевший его живым. Он подтвердит, что Марина одна из тех девиц. Остальное сделают газеты.

— Марина исключается, — сказала Аннабел. — У нас с ней особый договор.

Она достала из сумочки связку писем, в которых Луиджи узнал предсмертные послания Фредерика.

— Они все еще у тебя? — удивился он. — Ты их не уничтожила... Так и носишь в сумке?

— Здесь безопаснее всего. В другом месте их могут найти. Завтра утром, как только откроется банк, я попрошу Тома положить их в сейф на мое имя.

Том был ее лондонский адвокат. Его ожидали в понедельник рано утром.

— Ты можешь потерять сумку. Или кто-нибудь вырвет ее у тебя из рук.

— Я же не выхожу на улицу, — ответила она, глядя на окно, из которого накануне наблюдала за беззаботно сидящей в кафе молодежью. — На меня и в обычные-то дни все таращатся. Можешь не тревожиться за мою сумочку.

— Лучше бы ты их сожгла, — сказал Луиджи. — Сожги, брось в раковину, пепел смой водой. И конец делу.

— Нет, я думаю, их нужно оставить. Хотя бы для того, чтобы показать их Тому. Ты их видел, Билли тоже, значит, должен увидеть и мой адвокат. Впоследствии могут начаться разговоры, и если Тому нужно будет что-то там опровергать, так пусть уж будет в курсе.

— Разговоры... как это понять? Ты намекаешь на меня?

— Нет, что ты, — вежливо ужаснулась она, — конечно, я имею в виду Билли. После такого скандала у людей бывает искушение рассказать кому-то из друзей, как все обстояло на самом деле. Ну, лет через пять, через десять.

— Как ты предусмотрительна! Думаешь о том, что случится через пять и десять лет, когда уже завтра начнется следствие, которое — как знать, вдруг мы чего-нибудь недоглядели? — может погубить твою репутацию. А ты размахнулась на годы.

— Зато у тебя семь пятниц на неделе. Только что ты меня уверял, что следствие пройдет как нельзя лучше и мне не о чем волноваться.

— Что ж, возможно. Но не загадывай на десять лет вперед. Актеры так не делают.

— У меня и через десять лет будет ребенок.

— Тебе нужно сжечь все письма и забыть о них. Скажи спасибо Билли, что он их не сфотографировал. Он говорил, и я ему верю, что ему это даже в голову не приходило. Я его долго проверял как будто невзначай, то так, то сяк. Самому потом стало стыдно. Он благородно поступил, что отдал тебе письма, не думая о своей выгоде.

— Благородно? Подумаешь, благородство — не делать гадостей.

— Ну, ты сама знаешь, какой теперь народ. Билли неплохо к тебе относится. Он дал нам адрес Марины. Готов назвать в суде ее фамилию. Тогда к ней ринется вся пресса. И она не сможет отрицать...

— Постой, постой одну минутку... — она вытащила из связки письмо, достала его из конверта, развернула: — Новое, ты этого еще не видел.

— А ты уверена, что она не сняла фотокопий?

— Убеждена. Она, возможно, и не знает, что такая штука существует. Она вот что знает: ходит слух, будто за Фредериком кто-то гонялся по церкви. Уверяет, что она в той церкви не была. Еще бы. Там вообще никого не было.

— Ты пообещала ей не называть ее фамилию, если она отдаст письмо?

— Не совсем так. Она сама мне отдала письмо, потому что считает Фредерика сумасшедшим. Кстати, это идея. Если так думает Марина, значит можно убедить и остальных.

— За один день ты никого не убедишь.

— А письма, все эти письма! Пусть даже он не лжет — кто, кроме сумасшедшего, способен настрочить такую бездну писем, и все только об одном да об одном. Клинический случай. Эта пачка писем — готовая история болезни.

Он немного подумал и сказал:

— Не спорю, окончательный вывод может быть только один — твой муж сошел с ума...

— Чего стоит одно лишь его письмо к матери, к мертвой матери.

— Конечно, это уже прямо символ. Нашу печать оно бы привело в восторг. Письмо к матери, да еще к мертвой! У нас любят письма к матерям, и к усопшим, и живым. — Он нахмурился и, приблизив к ней лицо, жестко сказал: — Первым откликом на эти письма будет крах твоей карьеры. Ты больше не сможешь сниматься в моих фильмах. Позже, может быть, подыщешь себе что-то в другом роде, а там станешь старше: тридцать пять, под сорок, пойдут другие роли, которые не будут так уж бить в глаза. Мне же придется искать новую звезду и запускать ее срочно, прямо на той неделе, вот в этой штуке.