Мюриэл Спарк - На публику

Она не была влюблена в Луиджи Леопарди, но считала его надежным человеком. Леопарди не подшучивал над несходством реальной Аннабел и той, которую изобрела реклама; он даже не признавал, что такое несходство существует. Он говорил:

— Индивидуальность создается из впечатлений окружающих людей. Мы всю жизнь стараемся произвести то или иное впечатление. Натуральны только животные.

Он объяснил ей, что индивидуальность отличается от натуры человека, хотя и натура с течением лет может измениться под влиянием условий.

— Быть такой, какой тебя считают люди, — это вовсе не притворство, — говорил он. — Да и что они считают? Что ты двенадцать лет замужем? Но ведь так оно и есть.

— Но я не Леди Тигрица, — заметила она.

— Правда? Поживи немного со мной, и все это придет.

— Не думаю.

— Перед тем как я сделал из тебя Леди Тигрицу, ты не только не была тигрицей в спальне, но и в гостиной не напоминала леди. А сейчас ты постепенно делаешься такой, какой я тебя задумал.

Тут, округлив свои дымчатые глаза, так лучезарно сверкавшие на экране, она радостно брякнула:

— Постой, ведь это, кажется, идея Пигмалиона?

Последнее слово она произнесла упавшим голосом, вдруг вспомнив, как взъярился Фредерик, когда она сказала, что его сценарий напоминает «Поворот винта».

С места в карьер Луиджи принялся разубеждать ее и доказал «черным по белому» (это уж она, рассказывая мужу о своем промахе, сморозила нарочно, чтобы дать ему повод прицепиться к ней и отвести душу), «черным по белому» доказал ей, что у него не может быть идей, которые не являлись бы целиком и полностью оригинальными. Буря миновала. Аннабел дала согласие сниматься в новом фильме Луиджи, что она, впрочем, и так собиралась сделать, но в течение нескольких месяцев откладывала ответ. Она добавила, что жить с ним не будет, так как слишком устала. Потом позвонила в отель, чтобы узнать о ребенке у временно приглядывавшей за ним няньки. Где бы Аннабел ни находилась, она каждые три часа звонила и справлялась о ребенке.

В ее жизни только он, ее сынишка Карл, был реальным. Благодаря ему мир снова обрел устойчивость, как во времена ее детства. Аннабел так сильно любила ребенка, что ей не хотелось сюсюкать и ворковать с ним, как делала нянька или приходившие со студии секретарши. С каким-то мистическим ужасом она ограждала его от репортеров; ей казалось, что наполнявшее ее глубокое и радостное чувство вдруг как-то изменится или вовсе уйдет, если за ребенка примется реклама.

Луиджи сказал, что, если она так устала, он готов предоставить ей свое ложе только для отдыха. Но Аннабел вскоре ушла, объяснив, что ей нужно к ребенку. Для итальянцев ребенок всегда уважительная причина, они беспрекословно признают его права, сколько бы нянюшек за ним ни смотрело. Аннабел подумала, что, может быть, поэтому она и привезла его в Италию: детей, бывает, прячут даже в зарослях тростника [4] По библейскому преданию, мать спасла младенца Моисея, спрятав его в зарослях тростника. .

Она по-прежнему осталась щупленькой, но лицо ее переменилось: словно позируя фотографам, она и впрямь стала такой, какой знала ее публика. Она казалась светской и надменной. Прежняя торопливая усмешечка сменилась сдержанной, спокойной улыбкой; теперь Аннабел оживлялась только перед объективом, когда нужно было изображать Тигрицу.

Луиджи разузнал для нее одну вещь, которую ей хотелось выяснить. С кем у Фредерика роман в Риме? Оказалось, что это девушка с окраины, совсем бедная, молоденькая машинистка по имени Марина, очень хорошенькая. Фредерик благоразумно старался не попадаться на глаза ее соседям, носил обычно черные очки и являлся к ней поздно, когда в доме почти все спали. Аннабел это успокоило, она опасалась, как бы он не закрутил с какой-нибудь знаменитостью: принцессой или оперной певицей, которой ничего не стоило бы так развенчать легенду об их счастливом браке, что публика лишь ахнет. Что легенде этой в один прекрасный день придет конец, она, конечно, знала, точно так же как знала, что в один прекрасный день станет любовницей Луиджи. Но до развода необходимо было сняться еще в одном «тигрином» фильме, а потом, быть может, что-то переменится само собой или в ее семейной жизни, или в сознании публики. Она не представляла себе, как это Фредерик вдруг перестанет быть ее мужем, но в то же время не представляла и того, как можно продолжать жить вместе так, как они жили сейчас, когда связывает не любовь, а только зависимость. Спокойно улыбаясь нескольким узнавшим ее прохожим, она села в машину, уверенная и безмятежная. В ее жизни не существовало трудностей.