Мюриэл Спарк - Умышленная задержка

— Боюсь, упустила знакомую.

Она сидела, глядя в пространство, словно в каталептическом припадке, не обратив внимания на суету со звонком. Я решила, что ей нехорошо, но тут она заговорила как бы в трансе, и это навело меня на мысль, что она разыгрывает спектакль:

— Отец Эгберт Дилени — воплощение Сатаны. Вы мне поверите, Флёр, когда я скажу, чтó он о вас говорил.

Я сразу насторожилась:

— Что же он обо мне говорил?

Она снова погрузилась в прострацию. Я понимала, что выспрашивать ее сейчас глупо, но меня одолело смертельное любопытство.

Наконец она сказала:

— Ваш преподобный Эгберт Дилени, которого вы так ревностно защищаете, говорит, что вы обхаживаете леди Эдвину, чтобы она изменила завещание в вашу пользу. Он говорит, что Берил Тимс в этом убеждена. Вообще-то многие убеждены.

Я рассмеялась вымученным смехом — надеюсь, она не заметила.

— Отец Эгберт Дилени, — продолжала она, — говорит, что в противном случае вы бы не стали возиться с этой жуткой старой каргой, вывозить ее на прогулки и тратить на нее столько времени.

Я молилась, чтобы кто-нибудь мне позвонил или зашел проведать. То, что на молитву, по всей видимости, последовал почти мгновенный ответ, еще не доказывает ее действенности: было шесть вечера, а в это время любой знакомый мог позвонить или заскочить ко мне по дороге. Мэйзи говорила:

— Рано или поздно этот вопрос должен был возникнуть, согласны? Конечно, я считаю Эгберта Дилени законченным мерзавцем. В этом деле, Флёр, я целиком на вашей стороне, мне кажется, что вам, в сущности, вовсе не нужно объяснять, почему вы уделяете столько внимания противной старухе.

— Мне даже не нужно объяснять, почему я уделяю столько внимания вам, — сказала я. — Осмелюсь предположить, что вы умрете раньше, однако я не жду, чтобы вы мне что-то там отказали по завещанию.

— Ох, Флёр, как грубо, как жестоко с вашей стороны. И вы смогли мне такое сказать?! Как можете вы думать о моей смерти? Я же на вашей стороне, на вашей, я рассказала вам для вашего же…

Стук в дверь. Она приоткрылась, и в комнату, к моему удивлению, робко просунулся Леслин поэт, чье настоящее имя — Серж Лемминг — буквально отвечало его внешнему виду, так что он печатался под псевдонимом Леандр. До этого Серж был у меня всего один раз. Я сказала:

— А, Серж! Очень рада вас видеть. Входите!

Мое приглашение заметно придало ему бодрости. И он вошел — ослепительно самоочевидная мелкая бестолочь. Был он низенький, худосочный и растрепанный, лет двадцати; руки и ноги у него двигались как-то вразнобой — не то чтобы это требовало хирургического вмешательства, но в его сочленениях определенно была допущена ошибка. Его появление доставило мне беспредельную радость.

— Я просто подумал, может, Лесли случайно окажется у вас, — промямлил Серж.

— Ну, он, полагаю, подойдет через минуту-другую, — сказала я. Представив его Мэйзи, я тут же ввернула, что она, конечно, скажет спасибо, если Серж выскочит поймать ей такси.

Довольный, что пригодился, он немедленно засеменил на улицу. Мы спустились следом — я помогала Мэйзи, которая опиралась на трость, пропустив между пальцами ремешки от сумки. Она, вероятно, уходила от меня расстроенная, но я и не подумала выяснять. У подъезда я усадила ее в такси и, дрожа от холода, вернулась к себе в сопровождении Леслиного поэта.

В тот вечер мы пошли в паб, где собирались литераторы, выпили там светлого эля и съели по корнийскому пирожку; я обнаружила в своем два маленьких кубика вырезки, а Серж нашел всего один, угнездившийся меж ломтиками картошки внутри плотного конверта из теста. Но вот что самое любопытное: сейчас, когда я вспоминаю об этом, одна мысль о корнийском пирожке, тем более суточной давности, вызывает у меня отвращение, но тогда он показался мне восхитительно вкусным; и я задаюсь вопросом: что нашла я в этом корнийском пирожке? — примерно так же, как могла бы спросить себя сегодня: а что, собственно, привлекало меня в таком человеке, как Лесли?

Мы с Сержем сели за столик для двоих. У стойки выпивала пара известных поэтов, на которых мы поглядывали с почтительного расстояния, поскольку в их эмпиреи нам доступа не было. В тот раз это были, если не ошибаюсь, Дилан Томас и Рой Кэмпбелл, а может быть, Луис Макнис с кем-то еще; впрочем, не в них дело — главное, что обстановка была такая же приятная, как корнийские пирожки с пивом, и мы смогли поболтать. Серж поведал мне о своих многообразных заботах. Лесли три дня назад уехал с Дотти в Ирландию, обещал вернуться накануне вечером, но так и не объявился. В утешение он подарил Сержу серый шелковый галстук в синюю крапинку, который тот носил с видом одновременно гордым и грустным. С Сержем Леммингом у меня почти не было темы для разговора, но, помнится, уже одно то, что мы этим вечером посидели с ним в пабе, приглушило мою злость на Мэйзи Янг. Я порадовала его, заметив, что по-настоящему не считаю Лесли бабником. Мы согласились, что мужчины, как правило, чувствительней женщин, зато женщины, как правило, надежнее. Потом он извлек из кармана несколько мятых листков и прочитал стихотворение о лунном серпе, объяснив его сексуальную символику.