Редьярд Киплинг - Свет погас

- Если завтра день выдастся хмурый и работать будет нельзя, я, наверно, приду в Парк. Прохаживаюсь от Мраморной арки вот сюда, а потом обратно: просто так, для прогулки. Конечно же, мы увидимся.

Она вошла в омнибус, и ее поглотил туман.

- Уф... провалиться мне в преисподню! - воскликнул Дик и побрел восвояси.

Торпенхау и Нильгау, придя к нему, увидели, что он сидит на ступеньке под дверью своей мастерской, снова и снова твердя эти слова с безысходной мрачностью.

- Ты и впрямь туда провалишься, когда я учиню над тобой расправу, сказал Нильгау, возвысив свои мощные плечи позади Торпенхау и размахивая исписанным листком, на котором еще не просохли чернила. - Послушай, Дик, уже ни для кого не секрет, что успех вскружил тебе голову.

- Привет, Нильгау. Вернулись в очередной раз? Ну-с, как поживает семейство Балканов с малыми детишками? Одна щека у вас, как всегда, не в том ракурсе.

- Плевать. Я уполномочен публично тебя разнести. Торпенхау сам за это дело не берется из ложного сочувствия к тебе. Я уже успел внимательно осмотреть всю пачкотню в твоей мастерской. Это просто срам.

- Ого! Вот, значит, как? Но если вы полагаете, будто способны меня разнести, вас ждет жестокое разочарование. Вы умеете только кропать дрянные статейки, а чтобы развернуться как следует на бумаге, вам надо не меньше места, чем грузовому пароходу Пиренейско-Восточной линии. Ладно уж, читайте, желтяк, но только поживей. Меня что-то в сон клонит.

- Угм!.. Угм!.. Угм!.. Перво-наперво о твоих картинах. Приговор гласит: "Работу, сделанную без убежденности, талант, размениваемый на пошлятину, творческие силы, беспечно растраченные с единственной заведомой целью легко стяжать восторженное поклонение ослепленной толпы..."

- Это про "Последний выстрел" во втором варианте. Ну-с, дальше.

- "...толпы, неизбежно ожидает только один удел - полнейшее забвение, а прежде того оскорбительная снисходительность и увековеченное презрение. И мистер Хелдар должен еще доказать, что не такой удел ему уготован".

- Уа-уа-уа-уа! - лицемерно заверещал Дик. - Что за бездарная концовка, что за дешевые журналистские штампы, хоть это и чистая правда. А все же... Тут он вскочил и вырвал листок из рук Нильгау. - Вы матерый, изрубленный, растленный, исполосованный шрамами гладиатор! Начнись где-нибудь война, и вас незамедлительно посылают туда, дабы вы утолили кровожадность слепого, бессердечного, скотоподобного английского читателя. Сражаться на арене дело давно и безнадежно устаревшее, да и арен таких уж нет и в помине, зато военные корреспонденты теперь насущно необходимы. Эх вы, разжиревший гладиатор, пролаза и проныра, вы не умней любого ревностного епископа, который мнит, будто он при деле, вы хуже балованной актрисульки, хуже всепожирающего циклопа и даже хуже... чем сам ненаглядный я! И вы еще дерзаете читать мне назидательные проповеди об моей работе! Нильгау, мне просто лень возиться, а не то я нарисовал бы на вас четыре карикатуры для четырех газет сразу!

Нильгау даже рот разинул. Чего-чего, а этого он никак не ожидал.

- Да уж ладно, я просто-напросто изорву эту брехню - вот так! - Мелкие клочки исписанного листка, порхая, канули в темный лестничный пролет. - Пшел вон отсюда, Нильгау, - сказал Дик. - Пшел восвояси, покуда цел, да ложись спать одиноко в холодную свою постельку, а от меня отвяжись, сделай милость.

- Но ведь еще и семи вечера нету, - сказал Торпенхау с изумлением.

- А я вот утверждаю, что сейчас два ночи, и быть по сему, - сказал Дик и подошел к двери. - Мне надо всерьез поразмыслить, и ужинать я не намереваюсь.

Хлопнула дверь, и ключ повернулся в замке.

- Ну, что прикажешь делать с этаким упрямцем? - осведомился Нильгау.

- Да оставь ты его. Он просто рехнулся.

А в одиннадцать часов ночи дверь мастерской Дика чуть не была проломлена грубым ударом ноги.

- Нильгау все у тебя сидит? - прозвучал вопрос из-за запертой двери. Ежели он еще здесь, передай ему от моего имени, что он с легкостью мог бы свести всю свою гнусную статейку к краткому и весьма поучительному изречению, которое гласит: "Несть ни раба, ни вольноотпущенника". А еще передай ему, Торп, что он дурак набитый и я заодно с ним.

- Ладно. Но ты все-таки дверь-то отопри да выдь к ужину. Куришь натощак, а это вредно для здоровья.

Ответом было молчание.

Глава V

"Со мною тысяча верных людей,

И воле моей покорны они,

Сказал он. - Над Тайном моих крепостей

Девять стоят да над Тиллом три".

"Но что мне до этих людей, герой,