Редьярд Киплинг - Свет погас

- Когда и где ты учился у Ками, ты, молодой да ранний?

- В Париже, битых два года. Он обучал с помощью внушения. От него мы только и слышали: "Continue, enfant"*, - а там каждый должен был понимать это, как мог. Он обладал неподражаемой живописной манерой, да и цветовые оттенки чувствовал неплохо. Этот Ками порой видел цветные сны. Готов поклясться, что он никогда не замечал самой натуры, но зато имел богатое воображение, и получалось просто великолепно.

______________

* Продолжайте, дети мои (фр.).

- А помнишь, какими пейзажами мы любовались в Судане? - сказал Торпенхау, умышленно подзадоривая друга.

Дик сморщился.

- Лучше и не напоминай. Меня так влечет в те края. Какие там были тона! Опаловые и янтарные, янтарные и бордовые, кирпично-красные и серно-желтые на коричневом фоне, а среди всего этого угольно-черные скалы, и живописная вереница верблюдов вырисовывалась на ясно-бирюзовом небе. - Он начал расхаживать по мастерской. - Но, видишь ли, если изображать все так, как это сотворено богом, для человеческого восприятия и в полную силу моего таланта...

- Потрясающая скромность! Ну, дальше.

- Горстка невежественных юнцов, кастраты, которые сроду не бывали в Алжире, скажут, что, во-первых, это плохое подражание природе, а во-вторых, не имеет ничего общего с Искусством.

- Стоило мне отлучиться на месяц, и вот что вышло. Дикки, ты наверняка шлялся тут без меня по модным лавкам и наслушался всякого вздора.

- Никак не мог удержаться, - виновато отвечал Дик. - Тебя не было, и я изнывал от одиночества в бесконечно долгие вечера. Нельзя же работать без передышки круглые сутки.

- Пошел бы да выпил, как порядочный человек.

- Если б я мог это сделать! Но я свел знакомство с самыми разношерстными людьми. Все они величают себя художниками, и я убедился, что некоторые из них впрямь умеют рисовать, но не думают этим заниматься всерьез. Они предлагали мне попить чаю - в пять часов пополудни! - да толковали об Искусстве и о своем душевном состоянии. Будто кого-то интересуют ихние души. Я наслушался разговоров об Искусстве гораздо больше и увидел гораздо меньше, нежели за всю жизнь. Помнишь Кассаветти - он работал в пустыне на какое-то европейское агентство, числился при одной из войсковых колонн? Когда он отправлялся в поход со всей своей амуницией, то наряжался, как рождественская елка, - при фляге, бинокле, револьвере, планшетке, вещевом мешке, в окулярах и бог весть в чем еще. Он часто перебирал свое добро и показывал, как с ним надо обращаться, а сам, помнится, бездельничал и лишь изредка списывал корреспонденции у Антилопы Нильгау. Правда ведь?

- Славный старик Нильгау! Он сейчас в Лондоне и растолстел еще пуще. Обещал зайти ко мне нынче вечером. Я прекрасно понимаю смысл твоего сравнения. Держался бы ты подальше от этих модисточек в штанах. Поделом тебе, и, надеюсь, теперь уж ты возьмешься за ум.

- Как бы не так. Зато я постиг, что такое Искусство - возвышенное святое Искусство.

- Стало быть, ты тут без меня постиг великую премудрость. И что же такое Искусство?

- Надо просто изображать то, что им знакомо, лиха беда начало, и продолжать в том же духе. - Дик повернул картину, обращенную к стене. - Вот образец подлинного Искусства. Репродукция будет помещена в одном еженедельнике. Я назвал картину "Его последний выстрел". Срисовал с давнишней своей акварельки, которую написал близ Эль-Магриба. Заманил к себе одного красавца из стрелкового полка, посулил ему выпивку и малевал, подмалевывал, размалевывал, пока не изобразил истового и неистового пропойцу с багровой рожей, шлем на затылке, взгляд застыл от ужаса перед смертью, а на ноге, повыше лодыжки, кровавая рана. Не больно красив на вид, зато геройский солдат и настоящий мужчина.

- Опять, мой мальчик, ты скромничаешь!

Дик рассмеялся.

- Ну, это я только тебе признался. Ведь я сделал все, что можно сделать такими дрянными красками. А заведующий отделом иллюстраций в этом разнесчастном журнальчике сказал, что подписчикам такое не понравится. Мой солдат очень уж свиреп, и груб, и разъярен - будто человек, который сражается за свою жизнь, бывает кроток, как ягненок. Желательно что-нибудь более мирное, и яркими красками. Я мог бы много чего на это возразить, но больше смысла разговаривать с ослом, чем с заведующим отделом иллюстраций. Я забрал назад свой "Последний выстрел". И вот полюбуйся! Я одел солдата в красный мундир, новехонький, без единого пятнышка. И теперь это - Искусство. Я обул его в сапоги, которые жирно наваксил, - обрати внимание, как они блестят. Это - тоже Искусство. Я вычистил ему винтовку - ведь винтовки на войне всегда тщательно вычищены, - этого тоже требует Искусство. Я надраил его шлем - так непременно делают в разгаре боевых действий, и без этого нельзя обойтись в Искусстве. Я побрил его, вымыл ему руки, придал сытый, благополучный вид. Вышла картинка из альбома военного портного. Цена, хвала всевышнему, возросла вдвое против первоначальной, весьма умеренной.