Я огляделся: ясно ли и другим, что именно ко мне был обращен их призыв, но все спокойно смотрели вверх в ожидании нового волнующего зрелища, призывы их не касались, не занимало их и то, к кому они были обращены. У меня отяжелели ноги. Сумею ли я вообще взобраться на шест по качающейся веревочной лесенке?
Манящий голос снова настойчиво звал меня, сквозь тьму прорезая ко мне дорогу.
Я двинулся по направлению к голосу, но в эту минуту увидел, как парень в клетчатой кепке ловко взбирается по лесенке. И вот наверху он уже вскакивает на спину артиста в сверкающем трико.
Когда эта пара прошла враскачку канат, забили барабаны, и я увидел стройную белую фигуру, поднимавшуюся к верхушке самого высокого шеста. Но это была не она, это вообще была не женщина: какой-то мужчина взобрался на то место, что принадлежало ей, и тут же встал на руки - теперь под его ногами были темно-серые небеса, по которым он тщетно пытался шагать.
Я смотрел на воздушную акробатику и ждал, потрясет ли меня, как когда-то, чужая тревога и чужое головокружение, но я не испытывал ничего: то ли этот эквилибрист был мне безразличен, то ли я был слишком занят собой, своими переживаниями. Я стоял в толпе, смотрел на небесного артиста, непрестанно бросавшего над нашими головами, над темной пропастью, вызов Той со звездным ликом, и мне казалось, что я начинаю постигать некую тайну жизни, что я сумею разрешить ту задачу, перед которой до сих пор беспомощно пасовал. Я отчетливо понял, что жизнь - это вечное искушение смертью, единое, непрерывное акробатическое представление над пропастью, когда приходится идти к противоположному шесту, даже не видя его, ибо кружится голова, идти не глядя вниз, не оборачиваясь назад, не поддаваясь соблазну тех, кто устойчиво стоит на земле и всего лишь наблюдает. И понял, что я сам должен натянуть свой канат меж двумя шестами, как эти циркачи, и двигаться по нему, не ожидая, что меня позовут наверх и предложат перенести на спине. Что я сам должен начать свое собственное большое, неповторимое представление. И, конечно, я смогу, мне достанет сил, чтобы смочь. В эту минуту кто-то коснулся моего плеча - я чуть не вскрикнул от неожиданности. Но вот звякнула копилка, и я увидел перед собой знакомую незнакомку, полузабытое лицо моей давней красавицы. Я торопливо вытащил из кошелька несколько монет и подал ей. Она улыбнулась, зубы ее сверкнули во тьме, и я как бы почувствовал горячее освобождающее прикосновение ее губ.
Представление кончилось, люди разошлись, я немного побродил по опустевшему и темному пространству. Кого или что я все еще ждал?
Чуть в стороне желто светились глаза циркового фургона. Внутри кто-то играл на гитаре, громко плакал ребенок. Я послушал эти перемешанные звуки и пошел садовыми улочками домой.
Ответить я решился только на следующий вечер: письмо ее тронуло меня и удивило, более того - ошеломило. Но боюсь, не поспешно ли ее решение. Несомненно, нам надо встретиться (надеюсь увидеть ее) и обо всем поговорить. Я предложил ей день, час и место (как всегда - в парке перед ее домом). Утром я бросил письмо в почтовый ящик.
В назначенный день лил дождь. Но я все же пришел на условленное место несколькими минутами раньше. Канатоходцы уехали; там, где стояли шесты, остались кучки разрыхленной земли.
Я, спрятавшись под высокой елью, вслушивался, как шумит дождь в осенних ветвях, и наблюдал за домом, где она жила; одно окно на четвертом этаже светилось, но ее ли это окно - я не был уверен. И все-таки я смотрел на него в надежде обнаружить хоть какое-то движение, тень крыла, отблеск утешительного, понимающего взгляда, но оно светилось пустотой без всяких признаков жизни, словно за ним горел блуждающий огонек.
Моя недавняя решимость улетучилась. А вдруг я всю жизнь только и буду делать, что ждать, ждать минуты, когда увижу Ту, Ее звездный лик? Она устремит на меня взгляд и скажет: "Ты не умел принимать жизнь такой, какая она есть, так лучше пойдем, дружище!" Или скажет совершенно обратное: "Ты жил хорошо, ибо высоко нес свое одиночество. Ты сумел отказаться от утешения, дабы не отказаться от надежды".
В самом деле, что она бы сказала?
В те минуты я не мог об этом судить.
Город
Бензин кончился в самый неподходящий момент, как раз когда дорога спускалась в седловину. Глупая идея - свернуть с главного шоссе, он ведь знал, что бензин кончается. Но все же не предполагал, что его так мало. К счастью, от шоссе они были недалеко. А свернул он, поскольку табличка на перекрестке обещала красивый вид.
Читать дальше