Уйдя от своего пьяницы, сестра, по безвыходности, вынуждена была вклиниться в триумвират старейшин — и без того уже давший изрядную трещину: у Мирры от чужой пасторали сосало под ложечкой. Об этом она и молчала все дни напролет, изводя мою впечатлительную маму.
— Тебя, видно, бесит, что я у Томочки еще жив? — не выдержал однажды папа.
— Вганье! Егунда! — каркнула Мирра, на несколько суток замуровавшись в спальне.
Прямолинейность моей сестры ускорила развязку: желчную тетку она чуть что попросту поднимала на смех. Трудно поверить, но впоследствии Мирра не уставала обвинять моих родителей в заведомом вероломном расчете: мол, съехаться с Леной они сговорились еще в Минске… Не из процесса ли над коллегами-вредителями усвоила она уроки казуистики? Скрепя сердце тетка вернулась в семью дочери — и безвременно свела в могилу зятя-геодезиста.
Ехал я через Ростов и Харьков, хмелея от беспризорной передышки и за откидным столиком зарифмовывая «Возвращение в Нимфск»: тогда-то впервые и пришло в голову переименовать родной город, коему явно недоставало романтической ауры.
Гладкие бабы и куркули в шитых косоворотках разделывали воблу — точно колупались в радиосхеме. Один вдруг протянул мне глянцевую куриную пульку. Я опешил.
— Не робей, хлопец, казак угощает! — подбодрила меня одутловатая попутчица.
Вот уж полгода, как стук колес исподволь сливался с ритмом кровообращения — превращая меня в мелкий винтик имперского освоения евразийских просторов. Светило оксфордской геополитики, сэр Хэлфорд Дж. Макиндер писал: «Россия занимает в целом мире столь же центральную стратегически позицию, как Германия в отношении Европы. Она может осуществлять нападения во все стороны и подвергаться им со всех сторон, кроме севера. Полное развитие ее железнодорожных возможностей дело времени».
Увы, почтенный джентльмен завысил демографические способности моей страны, а также не учел молниеносности развития надгосударственной инфраструктуры…
К примеру, Маша Левина — веснушчатая худышка, провожавшая меня в армию: замужем за калифорнийским профессором социологии, пожилым янки спортивного вида, что ни год исправно выкладывающим энную сумму за ее нескончаемый флирт с аспирантурами. Кто-кто, а уж она не страшится нападений с юга или с севера, а поездам и вовсе предпочитает полеты он-лайн и наяву.
Маша и тогда, на Ленинградском вокзале, появилась в алых заокеанских джинсах. Путь к вологодской железке лежал через Москву, я ей звякнул — она примчалась. Потеряв голову, мы целовались метрах в двухстах от улюлюкавших на рюкзаках чуреков. Теперь-то ясно: Вова Кузменко взял меня на заметку как раз после этого!
Управление бригады располагалось на унылой нимфской окраине: линейность улочек соответствовала бесхитростности поселковых нравов, кислый дичок топырился за забором — как неопрятно завитая приемщица химчистки. Меня собирались сунуть в один из батальонов, но кто-то надоумил: просись к Бобкову! — и колобок-редактор, домовито урча, запасся впрок упавшим с неба борзописцем. Так мне достался персональный стол со стрекотавшей от розетки «Украиной» и пустовавшее на тот момент кресло младшего газетчика. Моим наставником сделался капитан Цесюк — галантный западенец с золотой коронкой, охотно делившийся нюансами военно-полевой журналистики. Из подшивки, слово в слово, передиралось позапрошлогоднее трафаретное вранье про машиниста Белибердыева — разве что на почетную вахту ныне заступал диспетчер Уразумеков… Зато мама ликовала — и в честь возвращения блудного сына запатентовала свежий рецепт: орешки из теста со сливочным кремом.
Хоть я и запорхнул на офицерскую должность, мой казарменный статус оставался плачевен. В роте обеспечения — так называлась смесь из штабных писарей и персональной шоферни — свирепствовала отпетая дедовщина. Старшина Гергус, черноусый и косолапый то ли гагауз, то ли гуцул, старался абстрагироваться от происходившего в его отсутствие. Рачительному горлохвату припрятанная кем-то ушитая гимнастерка была важней профилактической прополки «стариками» новобранцев.
В происхождении его, впрочем, могу ошибаться, — как-то, тет-а-тет, он проблеял потайным тоном: «Ты хоть язык-то свой знаешь?» — Прошли годы: теперь точно знаю…
Что касается его правой руки — прапорщика Шавеля — эту плешь и вовсе выходили кинологи из сыскных отделений. Главный связист бригады кемарил и то в наушниках: дабы не прошляпить звонок полуночника районной гулене. Не иначе, локаторы проныры служили ему основной эрогенной зоной…
Читать дальше