Кобо Абэ: Стена

— Ой как противно! — И тут же с грохотом захлопнув ее, сердито посмотрела на Аргона-кун. — Может быть, эта дверь... — она показала пальцем на настоящую дверь, завешенную одеялом, — она, должно быть, другая.

— Не прикасайтесь к ней! Ее нельзя трогать. Прежний мир заставит исчезнуть всё. И эту еду, и стол, и кровать, и даже вас. Вы Ева нового Мира. Мы должны стать отцом и матерью этого нового Мира.

— Ой как противно! Я решительная сторонница ограничения рождаемости. Рожать так обременительно! К тому же, никуда я не исчезну.

— Исчезнете, конечно.

— Нет, не исчезну. О себе лучше всех знаю я сама. Я есть я. Что за странный человек, исчезну, говорит.

— Моя Ева, ты еще ничего не знаешь. Если мы не перестроим Мир, нас ждет голод.

— О-о, я вижу, вы перешли со мной на ты, это невежливо. Значит, я буду голодать? Меня это пугает. Мое тело стоит дорого.

— Да нет, твое тело стоит не больше, чем мой мелок. Если мы не завоюем Мира, твое существование станет пустой фантазией. Ничем.

— Тарабарщина какая-то. Хватит болтать. Отдайте побыстрей мое платье. Я ухожу. Мое пребывание здесь во всех отношениях странно. И делать мне здесь нечего. Вы ловкач, ничего не скажешь. Побыстрей. Менеджер ждет меня не дождется. Иногда я все же буду приходить к вам, чтобы становиться Евой. Если, конечно, вы будете давать мне с помощью мелка то, что я захочу.

— Нельзя! Не делай этого.

Пораженная неожиданно резким тоном Аргона-кун, Ева посмотрела на него. Неотрывно глядя друг на друга, они молчали. Через некоторое время Ева сказала мягко:

— Хорошо, я могу остаться здесь навсегда. Но при одном условии, и я хочу, чтобы вы выслушали его, хорошо?

— Какое условие? Если ты в самом деле собираешься остаться здесь навсегда, я готов выслушать, что ты хочешь.

— Я хочу получить половину мелка.

— Он тебе ни к чему. Ты, наверное, и рисовать не умеешь. Для чего он тебе тогда?

— Нет, я умею рисовать. Была раньше дизайнером. Я решительно выступаю за равноправие женщин.

На какой-то миг Аргон-кун задумчиво склонил голову, потом выпрямился и сказал вполне откровенно:

— Хорошо. Я тебе доверяю.

Он аккуратно переломил мелок пополам и половину отдал Еве. Взяв его, она тут же подошла к стене и начала что-то рисовать.

Пистолет.

— Прекрати. Что ты собираешься с ним делать?

— Смерть... создаю смерть. При создании Мира важны противоположности.

— Этого делать нельзя. Иначе конец всему. Прекрати! Это самая ненужная вещь.

Но было уже поздно. Рука Евы сжимала маленький пистолет. Она подняла его и навела прямо в грудь Аргона-кун.

— Двинетесь — выстрелю. Глупый Адам, разве вы не знаете, что клятва — начало обмана? Вы сами заставили меня пойти на ложь.

— Что еще ты собираешься рисовать?!

— Молоток, чтобы сломать дверь.

— Нельзя!

— Двинешься — выстрелю.

Аргон-кун подскочил к Еве, и тут же раздался выстрел. Он прижал руки к груди, колени подогнулись, и он повалился на кровать. Странно, но крови не было.

— О, глупый Адам.

Ева засмеялась. Потом, взмахнув молотком, ударила по двери.

Снаружи проник свет. Не особенно яркий, но настоящий свет. Свет, источаемый солнцем. Фигура Евы в мгновение ока растаяла как туман. Исчезли и стол, и кровать, и французская еда. Все, что было в комнате, за исключением Аргона-кун, валявшейся на полу поваренной книги и стула, вернулось на картину, нарисованную на стене.

Аргон-кун встал, покачиваясь. Рана на груди затянулась. Однако что-то еще более сильное, чем сама смерть, влечет, понуждает его. Стена. Его зовет стена. Тело человека, который в течение четырех недель ел лишь то, что было нарисовано на стене, возвращается на нее фрагментом картины. Сопротивление невозможно. Аргон-кун, пошатываясь, направился к стене. И она поглотила его, словно уложив на Еву.

Когда сбежались жильцы дома, услышавшие выстрел и грохот разбиваемой двери, Аргон-кун уже полностью был поглощен стеной и превратился в картину. Кроме стула и поваренной книги люди увидели лишь разрисованную стену. Глядя на Аргона-кун, лежащего на Еве, кто-то сказал:

— Наверное, наш художник здорово изголодался по женщине.

Другой заметил:

— Аргон-кун нарисован прямо как живой, правда?

— Разве можно так себя вести?! Дверь расколотил. Да еще и стену разрисовал. Даром ему это не пройдет. Куда он, интересно, скрылся, этот никчемный марака? — заявила кипящая негодованием управляющая домом, но никто ее не поддержал.

Когда все ушли, из стены послышался шепот: