Кобо Абэ - Стена

Чем больше я думал, тем больше голова моя, казалось, отдалялась от моих раздумий. В изнеможении я прислушивался лишь к каким-то звукам в голове, напоминавшим шуршание насекомых в мусорном ящике. Это было какое-то страшное состояние прострации. Увидев падение в ночной тьме четвертого метеорита, я почему-то понял, что обещанные мною три минуты прошли.

Я снова прильнул к телескопу. И увидел гроб и зверя, находившихся теперь значительно ближе, чем раньше.

— Ну как? — спросил непойманный барсук со своей противной ухмылкой. — Ты, наверное, понял, что, кроме твоих собственных желаний, никаких других твоих желаний существовать не может?

Хотя я ничего не ответил, он, посчитав это само собой разумеющимся, сказал:

— Как я понимаю, ты согласен и мы можем отправляться.

— Я еще ничего не сказал.

— Хорошо. Меня устраивает и такая форма. Проблемой для нас является лишь сущность. То, что ты сказал yes, — факт неопровержимый.

Что за факт, о котором он говорит?.. Я хотел спросить, но сразу же поспешно замолчал. У меня уже не было душевных сил выносить его бесцеремонные вопросы и ответы, переругиваться с ним, и, кроме того, как это ни странно, мне начало казаться, что я в самом деле ответил yes. Собеседник, поняв мое состояние, сказал:

— Ну что ж, все прекрасно. — После этих слов он, точно фокусник, вытащил откуда-то лист бумаги. — Тебе известно, что это?

Это была моя петиция, которую я видел во сне. Я невольно кивнул.

— Это незаполненный мандат. Всем касающимся тебя поручено заниматься мне.

— Я кивнул не для подтверждения твоих слов, просто видел эту бумагу во сне, смысл ее действительно был такой.

— На ней было написано «Смертная казнь», помнишь? Это одно и то же. Такие-то дела... — Непойманный барсук свернул бумагу и затолкал в рот. — Проглотил. Х-ха, х-ха, х-ха, это одно и то же. Мы же сюрреалисты. Ну, поехали!

Гроб стал мягко скользить вниз и подлетел прямо к окну.

— Садись.

Я почувствовал, что моя воля теперь уже ни на что не годна. Я ощутил, что моим телом, точно я стал лунатиком или роботом, управляют слова моего собеседника. И поскольку это случилось, в интересах моего духовного здоровья стало желательным в конце концов согласиться с тем, чтобы отправиться на Вавилонскую башню.

Я отошел от телескопа. Чтобы сесть на гроб. Однако для невооруженного глаза гроб по-прежнему казался затерявшейся среди звезд черной точкой. Я поспешно снова прильнул к телескопу:

— Как я на него сяду?

— Как хочешь, — сказал непойманный барсук неприветливо. — Разве ты не понимаешь, что нельзя отрываться от телескопа? Нужно садиться, глядя в него.

— Значит то, что я вижу тебя там, только видимость, а физически...

— Ты говоришь «физически». А как ты сам представляешь себя физически? Ты прозрачен, преломление лучей равно нулю, к тому же состоишь из органических веществ и являешься поэтом. Учитывая все это, тебе нечего стыдиться того, что ты прозрачен.

— Я принимаю всю твою философию. Но она мне ничего не дает. Стоит мне совершить малейшую ошибку, и я сразу же буду схвачен полицейскими внизу.

— Ты, наверное, вспоминаешь незаполненный мандат. Твой довод сводится к тому, что коммунисты назовут меня человеком низкого происхождения. Дай мне свою руку, смотри в линзы, и мы доберемся до гроба.

Я действительно коснулся руки непойманного барсука и, ведомый ею, ухватился за гроб.

— Давай садись, не отрывайся от окуляров... Верить мне — значит верить самому себе.

Крепко держась одной рукой за телескоп, другой вцепившись в гроб, я с помощью непойманного барсука взобрался на него.

В то же мгновение снизу послышались пронзительные крики, раздались выстрелы и свистки. У самого моего уха, чуть царапнув его, пролетела пуля, я от неожиданности выпустил из рук телескоп.

— Х-ха, х-ха, х-ха, всё в порядке.

Шум внизу вдруг отдалился, превратившись в тихое шуршание. Я посмотрел вниз — город был очень далеко, примерно на таком же расстоянии, как гроб, когда я смотрел на него невооруженным глазом.

— Полетели!

Гроб качался, ветер бил в лицо, я понял, что лечу по небу. Город уже поглотила тьма, верх и низ можно было определить лишь по положению звезд и луны.

— Ты помнишь последнее стихотворение, которое записал в блокноте? — спросил непойманный барсук доверительным тоном. — «По непроглядно-черному небу летит одиноко книга» — такое было стихотворение. Разве не абсолютно то же самое делаем мы сейчас? Стихотворение оказалось пророческим. Мы книги. Некие звезды, противостоящие земному шару. Увидишь, если все пойдет как я говорю, твои планы очень скоро претворятся в жизнь.