Милан Кундера - Вторая тетрадь смешных любовных историй

-- Да, -- сказал я, -- и в этом наша беда. Она нам чересчур поверила!

-- А ты чего хотел -- чтоб не поверила?

-- Так было бы лучше. Чрезмерная вера -- наихудший союзник. -- Эта мысль меня увлекла. -- Когда веришь во что-то буквально, свою веру приводишь к абсурду. Скажем, сторонники определенной политики никогда не принимают всерьез ее софизмы, но лишь практические цели за ними. Ведь политическая фразеология и софизмы -- не для того, чтоб им верили. Они скорее служат чем-то вроде отговорок -- на основе общей договоренности. Сумасшедшие, которые принимают их всерьез, рано или поздно находят в них противоречия, начинают бунтовать и рано или поздно кончают как еретики и отступники. Нет, излишняя вера никогда не приводит ни к чему доброму -- и не только в политических и религиозных системах, но и в нашей, с помощью которой мы хотели завоевать эту девочку.

-- Я что-то перестаю тебя понимать, -- сказал Мартин.

-- Все очень просто: для этой девушки мы -- всего лишь два важных и уважаемых господина, а она, как воспитанный ребенок, который уступает в трамвае место старшим, хотела нам угодить.

-- Так почему же не угодила?

-- Потому что слишком поверила. Отдала маме салат и сразу же восторженно рассказала о нас: об историческом фильме, об этрусках в Чехии, и мама...

-- Да, остальное понятно... -- прервал меня Мартин и встал со скамейки.

Предательство

Солнце тем временем уже медленно опускалось на крыши местечка, слегка похолодало, и нам стало грустно. Мы заглянули еще раз на всякий случай в кафе-самообслугу -- не ждет ли нас там каким-то чудом девушка в вельвете. Там ее, конечно, не оказалось. Была уже половина седьмого. Мы подошли к нашей машине и вдруг почувствовали, будто нас двоих изгнали из чужого местечка со всеми его радостями. Мы решили, что нам ничего не остается, как только укрыться на экстерриториальной почве своего автомобиля.

-- Послушай! -- обратился ко мне Мартин в машине. -- Брось ты это похоронное настроение! Для этого нет никаких оснований: самое главное еще впереди!

Я хотел напомнить ему, что на это главное у нас всего-то час времени из-за Иринки и ее жолика, но промолчал.

-- В конце концов, -- продолжал Мартин, -- день был удачный: "регистраж" этой девицы из Траплиц, "контактаж" вельветовой барышни, -- ведь они теперь у нас в руках, стоит только приехать сюда еще раз.

Я не возражал. Да, "регистраж" и "контактаж" были выполнены превосходно. С этим полный порядок. Но я подумал в этот момент, что Мартин в последнее время, кроме бесчисленных регистражей и контактажей, ни к чему более основательному не пришел.

Я посмотрел на Мартина. В его глазах светилась та же обычная жажда, и я почувствовал, что люблю его -- как и то знамя, под которым он всю жизнь марширует, знамя вечной погони за женщинами.

Через некоторое время он сказал:

-- Уже семь часов.

Мы подъехали к лечебнице и остановились метрах в десяти от ворот, чтобы видеть в зеркале заднего вида всех выходящих.

Я продолжал размышлять о знамени. И о том, что в этой погоне за женщинами год от года все меньше женщин и все больше самой погони. При условии заведомой тщетности можно ведь каждый день преследовать какое угодно количество женщин и таким образом превратить погоню в абсолютную. Да: Мартин оказывается в ситуации абсолютной погони.

Мы подождали еще пять минут. Девушек не было.

Ни в малейшей степени меня это не беспокоило. Даже безразлично, придут они или не придут. Ведь если и придут, что толку: разве успеешь всего за час доехать до отдаленной квартиры, перейти к интимностям, заняться с ними любовью и в восемь часов попрощаться и уехать? Нет, в тот момент, когда Мартин ограничил наши возможности восемью часами, он перевел всю эту авантюру (как неоднократно и прежде) в плоскость самообманной игры. Да, именно это слово! Все эти регистражи и контактажи -- не что иное, как самообманная игра, с помощью которой Мартин хочет убедить себя самого, что ничего не изменилось, что любимая комедия молодости продолжает разыгрываться, что былые силы не исчерпаны, что лабиринт женщин бесконечен и по-прежнему в его власти.

Прошло десять минут. У входа никого не было.

Возмущенный Мартин почти кричал:

-- Даю им еще пять минут! Больше ждать не буду!

Он давно уже не молод, размышлял я дальше. Очень любит свою жену. Можно даже сказать: он весь в этом порядочнейшем супружестве. Это реальность. И вот -- над этой реальностью (и вровень с ней) в плоскости невинного самообмана продолжается молодость Мартина, беспокойная, веселая, блуждающая, -молодость, уже ставшая чистой игрой, которая никак не в состоянии пересечь линию своего игрового поля, коснуться самой жизни и превратиться в реальность. А поскольку Мартин -- ослепленный рыцарь Необходимости, он обратил свои приключения в безвредную Игру, сам того не понимая: по-прежнему он вкладывает в них всю свою душу энтузиаста.