Биргит Лаханн - Существовать и мыслить сквозь эпохи !

Брандес просит прислать автобиографию. Она нужна для введения в материал. Понятное дело. Сразу же высылаю, сообщает Ницше. Но высылает не описание своей жизни, а миф о ней. Место рождения? Поля сражений под Лютценом. Предки? Польские дворяне. Бабушка? Принадлежала к шиллеровско-гётевскому кругу в Веймаре. В двадцать четыре года он уже профессор в Базеле. Кроме того, офицер, знает толк в двух видах оружия: в сабле и пушках - и, возможно, еще и в третьем. В динамите? В "Ecce homo" он скажет: Я не человек, я динамит.

Нет, он ничем не болел. Что же до слухов, будто он умер в лечебнице для душевнобольных, то на это можно сказать только одно: Нет большего заблуждения.

А как складываются его дела в реальной жизни? В богатой Германии не находится издателя, желающего его печатать. Ницше просто не замечают. Прежний издатель его обманывает. Не платит гонораров. Последнюю часть "Заратустры" автор издает за свой счет в количестве 40 экземпляров. Большую часть раздаривает. Из общего тиража первых трех частей продано всего 70 экземпляров. Столь чужд он семидесяти миллионам имперских немцев.

Раз никто не хочет его понять, он должен объясниться. И делает это в "Ecce homo", самой оригинальной среди всех когда-либо написанных автобиографий. Из содержания: Почему я так мудр. Почему я так умен. Почему я пишу такие хорошие книги... Он рассказывает об отце, которого так любил, о матери и сестре канальях, самом веском аргументе против его философии вечного возвращения. Сам он - польский дворянин, без капли немецкой крови. Он никогда не задумывался над вопросами, которые таковыми не являются.

Думал о немецкой кухне. ...Чего только нет у нее на совести! Суп перед обедом... вареное мясо, жирно и мучнисто приготовленные овощи; превращение мучных блюд в пресс-папье! Ах, к тому же сидячая жизнь - я уже говорил однажды - есть истинный грех против духа святого.

Не умеют в Германии и переваривать. Самой малой вялости кишечника, ставшей привычной, вполне достаточно, чтобы из гения сделать нечто посредственное, нечто "немецкое". Париж, Флоренция, Иерусалим, Афины - города, где гений чувствует себя дома. Такое ощущение у него, конечно, и в Турине. Перевариваю, как полубог, радостно пишет он. И немножко завидует Стендалю, который опередил его лучшей остротой атеиста: Единственное оправдание для Бога в том, что он не существует. И понимает Гамлета: Не сомнение, а несомненность есть то, что сводит с ума...

И бросается в объятья безумия. Возвращается с одного из концертов в таком упоении, что не может сдержать смеха. Но затем десять минут его лицо искажено гримасой горя. Ему кажется, что туринки оглядываются на него. Посмотрев дома в зеркало, он находит, что у них есть к тому основания. А потом снова случается, что я... полчаса стою посреди улицы и ухмыляюсь, иначе не скажешь.

И вот однажды, в конце декабря 1888 года, за четыре месяца до рождения Адольфа Гитлера, он бросается на рыночной площади Турина к лошади, чтобы обнять ее, ибо уверен, что ее били. Повис у извозчичьей клячи на шее и плачет, пока синьор Фино не уводит его домой. К тебе я, буря, прыгну прямо в пасть! Никогда больше он не напишет таких дивных стихов:

Как в стремительной погоне,

По небу несутся кони,

Колесница мчится вдаль,

И нахлестывает ярых

Ярость чудится в ударах

Ослепительный мистраль.

В начале января он пишет последние письма. Козиме Вагнер, называя ее принцессой Ариадной и своей возлюбленной. Другу Овербеку: Велю сейчас расстрелять всех антисемитов. Выдающемуся историку Якобу Буркхардту: В конце концов меня в гораздо большей степени устраивало бы быть славным базельским профессором, нежели Богом...

Верный Овербек привозит Ницше из Турина в Базель. В доме для умалишенных холодно и неуютно. Завтра я сделаю вам, добрые люди, великолепную погоду, говорит Ницше. Он чувствует себя настолько хорошо, что мог бы выразить свое состояние только музыкой. Издает радостные крики и поет. Через восемь дней за ним приезжает мать.

Франциска Ницше помещает сына в йенскую психиатрическую лечебницу. В отделение больной проходит, вежливо раскланиваясь направо и налево. Говорит уверенно, с чувством собственного достоинства и большим воодушевлением. То по-итальянски, то по-французски. Стремится пожать руку каждому врачу. И снова и снова требует, чтобы к нему привели бабу.

С утра до вечера на нем больничная шапочка. Никто не имеет права отобрать ее у него. Санитару, разыскивающему его, достаточно заглянуть в ванную. Когда Ницше купается, он на верху блаженства. Улыбаясь, он просит врача: Дайте мне немного здоровья.