Густав Майринк - Белый Доминик

Как я вернулся к воротам моего дома, я не знаю. Детали по- добных странных проишествий часто ускользают от нашего восп- риятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.

Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня.

"В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В церковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела

"Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к последнему средству, которое гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь в беэдну полно- го паралича воли. В это мгновение я так ослабеваю, что не мо- гу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на головы и плечи толпы. Как я вернулся к воротам мо- его дома, я не знаю. Детали подобных странных проишествий часто ускользают от нашего восприятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.

Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня. "В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В цер- ковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела так! " и вскоре все слилось в один многоголосый спасительный вопль, который разрядил напря- жение.

Чары развеялись. Шаг за шагом, медленно, как гигантское сто- ногое мифическое чудовище, высвободившее голову из петли, толпа двинулась назад из прохода.

Последние в толпе окружили старика, протиснувшись мимо ме- ня, и стали отры вать лоскуты от его одежды, пока он не ос- тался почти голым. Они целовали их и прятали как реликвию.

Когда улочка обезлюдела, я направился к акации, утопая в разбросанных повсюду цветах.

Я еще раз хотел прикоснуться к месту, где покоился прах моей возлюблен ной. Я ясно чувствовал: это в последний раз.

"Неужели я тебя снова не увижу, Офелия?! Ни разу больше! " спрашивал я в своем сердце. "Один единственный раз я хотел бы увидеть твое лицо! "

Порыв ветра доносил из города: " Будь благословенна, царица милосердия! " Невольно я поднял голову.

Луч несказанного света осветил статую.

На крошечное мгновение, такое короткое, что удар сердца по сравнению с ним показался мне человеческой жизнью, статуя превратилась в Офелию и улыбнулась мне. Затем снова засиял на солнце каменно и неподвижно золотой лик статуи богородицы.

Я заглянул в вечное настоящее, которое для обычных смерт- ных является лишь пустым и непонятным словом.

XIV

ВОСКРЕСЕНИЕ МЕЧА

Незабываемое чувство охватило меня, когда я однажды решил взглянуть на наследство моего отца и наших предков. Я обследовал этаж за этажом, и мне казалось, что я спускаюсь от столетия к столетию в средние века.

Искуссно расставленная мебель, выдвижные ящики, полные кружевных платков; темное зеркало в сияющей золотой раме, в котором я увидел себя, молочнозеленого, как призрак; потемнев- шие портреты мужчин и женщин в старинных убранствах, чей внешний вид менялся в зависимости от эпохи, - во всех лицах было явное семейное сходство, которое иногда, казалось, ускользало, когда блондины становились брюнетами, чтобы затем опять снова прорваться к совершенству изначального образ- ца, как-будто сам род вспоминал о своем истоке.

Золотые, украшенные драгоценностями коробочки, некоторые из которых сохраняли остатки нюхательного табака. Казалось еще вчера ими пользовались.

Перламутровые шелковые стоптанные дамские туфельки на высо- ком каблуке странной формы, которые, когда я их поставил вмес- те, вызвали в моем воображении юные женские образы: матерей и жен наших предков. Трости из пожелтевшей резной слоновой кос- ти; кольца с нашим гербом, то крошечно маленькие, как для детских пальчиков, то снова такие большие, как-будто их носил великан. Сюртуки на которых ткань от времени так одряхле- ла, что казалось, дунь на нее - она рассыпется.