Карсон Маккалерс - Кто увидел ветер

На мгновенье мечта захватила и Мариан.

- Это было в первый год, как мы поженились, - сказала она с оттенком то ли обиды, то ли удивления в голосе. - А когда наладили бы дело на ферме, думали завести ребенка.

- Я помню, - сказал он рассеянно, хотя как раз эту деталь начисто забыл. Он увидел неясную фигурку мальчика лет шести в синих джинсах... Потом ребенок исчез, и он отчетливо увидел себя верхом на лошади - или, верней, на муле - по дороге в соседнюю деревню, откуда он отправит издателю законченную рукопись великого романа. - Могли бы жить практически на гроши - и жить безбедно. Всю работу я делал бы своими руками - сегодня если что и окупается, так это ручной труд, - выращивал бы все, что мы едим. Будем свиней держать, корову, кур. - Он помолчал и прибавил: - Даже на выпивку не станем тратиться. Сам буду делать сидр и яблочную водку. Давильней обзаведусь и так далее.

- Я устала, - сказала Мариан и тронула пальцами лоб.

- Не будет больше нью-йоркских сборищ, вечерами всю Библию прочтем от корки до корки. Я так и не читал ее насквозь, а ты?

- Я тоже, - сказала она. - Но чтобы прочесть Библию, не обязательно иметь яблоневую ферму.

- Возможно, мне, чтобы прочесть Библию - и, кстати, хорошо писать, обязательно иметь яблоневую ферму.

- Ну, tant pis .

Французская реплика привела его в ярость: до замужества Мариан год преподавала французский в школе и при случае, раздражаясь или досадуя на него, могла ввернуть французскую фразу, смысла которой он часто не понимал.

Он ощущал, как между ними нарастает напряжение, которое хотел рассеять любой ценой. Поникший и несчастный, он сидел на кровати, упершись взглядом в ситцевый узор на стенке спальни.

- Ты понимаешь, с моей целевой установкой случилось что-то не то. В молодости я был уверен, что стану большим писателем. Потом шли годы, и я смирился с тем, что я - крепкий середняк. Чувствуешь всю убийственность этого падения?

- Нет, - сказала она не сразу, - я страшно устала. Ко мне тоже в последний год приходила мысль о Библии. Одна из первых заповедей - это "Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим". А ты и такие, как ты, сотворили себе божество из этой... химеры. Ни с какими другими обязательствами - семья, материальное благополучие, даже чувство собственного достоинства - вы не считаетесь. Ни с чем не считаетесь, что может встать между вами и вашим странным божеством. Золотой телец - ничто по сравнению с ним.

- А смирился с тем, что средний писатель, - и пришлось опускать планку еще ниже. Начал писать телесценарии, пытался стать поденщиком высокой квалификации. Но даже здесь не преуспел. Можешь себе представить этот ужас? Измельчал душевно, сделался завистлив - раньше за мной такого не водилось. Я был совсем неплохим человеком, когда был счастлив. Последний, финальный шаг покориться судьбе и подрядиться сочинять рекламу. Ты понимаешь, что это за кошмар?

- Я часто думала, что это, может быть, выход из положения. Все что угодно, милый, лишь бы вернуть тебе самоуважение.

- Да, - сказал он. - Только, по мне, уж лучше наняться в морг или пойти жарить сосиски.

В ее глазах блеснула тревога.

- Поздно. Ложись-ка спать.

- Как я работал бы на яблоневой ферме - и физически, и за письменным столом! Там было бы покойно и - надежно. Что нам мешает это сделать, девочка?

Она срезала заусеницу на пальце и даже не взглянула в его сторону.

- Деньги, возможно, я мог бы занять у твоей тети Розы - оформить все строго по закону, через банк. Под закладные на ферму и урожай. И первую книгу ей посвятил бы.

- У моей тети Розы - нет уж. - Мариан положила ножницы на столик. - Все, я сплю.

- Почему ты не веришь в меня - и в яблоневую ферму? Почему не хочешь? Там было бы так покойно - надежно! Мы были бы одни, вдали от всех. Почему ты не хочешь?

Черные глаза ее были широко открыты, и он увидел в них выражение, которое видел до сих пор лишь однажды.

- Потому, - сказала она с расстановкой, - что ни за какие блага на свете не хотела бы оказаться с тобой одна на этой бредовой ферме - без врачей, без знакомых, без помощи.

Тревога переросла в испуг, теперь ее глаза светились страхом. Пальцы нервно теребили простыню.

Кен сказал ошарашенно:

- Детка, ты что, боишься меня? Да я реснички твоей не трону! Ветру дунуть не позволю на тебя... чтобы я мог обидеть...

Мариан поправила подушку и улеглась спиной к нему.

- Хорошо. Спокойной ночи.

Он посидел, оглушенный, потом опустился на колени у кровати Мариан и ладонь его легко легла на ее ягодицы. Прикосновение пробудило в нем глухой пульс желания.