- Доктор, вы слушаете? Это Кен Харрис. Моя жена пропала. Взяла и ушла, пока я печатал на машинке. Она не у вас? Может, звонила? - Он чертил на блокноте квадратики и волнистые линии. - Да, проклятье, поссорились! Я взял ножницы - нет, я не трогал ее! Я ноготок у нее на мизинце не трону. Ничего она не пострадала - вы что? - Кен выслушал ответ. - Я только вот что вам хочу сказать. Я знаю, вы загипнотизировали мою жену - настроили ее против меня. Если между женой и мною что-нибудь произойдет, я вас убью. Приду в вашу вонючую приемную на Парк авеню и дух вышибу!
Одиночество в тишине опустевших комнат нагоняло на него, подобно привидениям в раннем детстве, безотчетный страх. Он сел на кровать, так и не сняв ботинки, и обхватил обеими руками колени. Слова сложились в стихотворную строчку: "Зачем же ты, любовь моя, покинула меня?" С рыданием он укусил себя за обтянутое брючиной колено.
Спустя немного он стал обзванивать тех, у кого она могла, по его мнению, находиться, обвинял знакомых, что они вторгаются в его семейную жизнь или что укрывают от него Мариан... Пока дошел до Мейбл Гудли, успел забыть, что было раньше в тот вечер, и сказал, что хочет к ней зайти. Когда она сказала, что время - три часа ночи, а утром ей рано вставать, спросил, на что же и нужны друзья, как не на такой случай. И обвинил ее, что прячет от него Мариан, вторгается в их семейную жизнь и сговорилась против него с негодяем психиатром:
К исходу ночи снег перестал. Жемчужно-серый рассвет обещал днем ясную, студеную погоду. Когда взошло солнце, Кен надел пальто и спустился вниз. На улице в этот час было пустынно. Солнце бросало на чистый снег золотые блики, от сизых теней тянуло холодом. Всеми чувствами он вбирал в себя морозное сияние этого утра и думал: вот о чем нужно писать - о таком дне; об этом он, в сущности, и собирался писать.
Кен медленно тащился к метро - сгорбленная, потерянная фигура с блеском в затравленных глазах. Он думал о колесах поезда, гонящих с грохотом пыльный ветер. Правда ли, что в последний, смертный миг в мозгу вспыхивают все образы прошлого - каждая яблоня, каждая любовь, каденция умолкших голосов, - все воскресают, сливаясь воедино в умирающем мозгу? Он ступал очень медленно, глядя на свои одинокие следы и на нетронутый снег впереди.
Рядом вдоль тротуара двигался конный полицейский. Видно было, как от конского дыхания в неподвижный морозный воздух вырывается пар, лиловый глаз коня был подернут влагой.
- Эй, начальник. Я хочу сделать заявление. Моя жена замахнулась на меня ножницами - метила в голубую жилку, знаете? А потом ушла из квартиры. Она у меня серьезно больна - ненормальная. Нужна помощь, пока не стряслось что-нибудь ужасное. Ни крошки не проглотила на ужин.
Кен тяжело побрел дальше; полицейский проводил его взглядом. Цель впереди была неподвластна воле, как невидимый ветер, и думал Кен лишь о собственных следах и о нехоженом пути, лежащем перед ним.
Книга "Сердце в закладе", откуда взят публикуемый рассказ, вышла в 1971 году посмертно: Карсон Маккалерс скончалась четырьмя годами раньше, ей было всего пятьдесят лет. Болезнь, мучившая ее с юности, под конец приняла такой характер, что каждый выход из дома становился страданием. Но, в отличие от писателя Кена Харриса, которого изводит ощущение творческой несостоятельности, для самой Маккалерс "дни пустых страниц" не наступили. С упорством, достойным преклонения, она продолжала работать и одну из своих самых известных книг, роман "Часы без стрелок" (1961), существующий и в русском переводе, завершила, когда врачи уже были практически бессильны.
"Часы без стрелок" - роман, по которому можно составить писательский портрет Маккалерс, даже не зная других ее книг: так все в нем типично для этой писательницы. Тут и сразу узнаваемый "местный колорит" - провинция, захолустье, Юг, места вроде тех, откуда до Харриса, случалось, доносился в заснеженном Нью-Йорке "палящий ветер его техасского детства", - и люди, которые, мучаясь одиночеством, пытаются жалкими иллюзиями заглушить свой страх перед смертью. Тут целая россыпь персонажей с сильной дозой эксцентричности, за которой чувствуется душевный надлом, и оцепеневшее время - метафора, вынесенная в заглавие, - и герои-подростки, порой слишком доверчивые, порой не по годам огрубевшие, но все равно еще не смирившиеся с тем, что так безжалостно, так нелепо устроен мир.
Все самые устойчивые мотивы прозы Маккалерс навеяны впечатлениями детства и юности писательницы, которая была родом с Юга, из Джорджии. "Сгусток прошлого в панораме памяти" у нее совмещался с настоящим без усилий, органично - не то что у Харриса, которому все не удается поймать счастливый миг, когда происходит это слияние.
Читать дальше