Марина настаивала на своей версии, которой, впрочем, не подтвердил даже важный полицейский чин, расследовавший похищение. Относившиеся к этой версии как к очередной фантазии подруги, Маруха и Беатрис все же заметили: как только появлялся вертолет, режим охраны усиливался - в доме наводили порядок, как в казарме, дверь запирали на шпингалет изнутри и на висячий замок снаружи, снова переходили на шепот, оружие держали наготове, а еда становилась чуть менее гнусной.
В начале декабря четверых сторожей, охранявших женщин с первого дня, заменили новыми. Один из них словно вышел из фильма ужасов. Его называли Гориллой, и сходство было очевидным: огромного роста, сильный, как гладиатор, с черно-коричневой кожей, заросшей кудрявым волосом. Громовой голос Горилла никак не мог умерить до шепота, но делать замечания никто не решался - рядом с ним все остальные просто терялись. Спортивные трусы, которые он носил вместо обрезанных брюк-шортов, и облегающая футболка подчеркивали великолепную фигуру. Шлем-маска не позволял узнать, какое у Гориллы лицо. На шее он носил медальон с изображением Святого Младенца, а на красивом запястье - бразильский амулет на счастье: гигантские кисти и светлые ладони с черными, будто выжженными огнем, линиями судьбы. Горилла едва помещался в комнате, и всякое его движение вызывало переполох. Привыкшим к прежним охранникам женщинам явно не повезло. Особенно Беатрис, которую Горилла невзлюбил с первого взгляда.
Тюремщиков и пленниц объединяло одно - скука. Правда, накануне Рождества хозяева пригласили в дом знакомого священника, который или ни о чем не подозревал, или был с ними заодно. Вместе прочитали молитвы, пели хором вильянсикос5 и пили обычное яблочное вино. Потом решили окропить дом святой водой. Ее потребовалось так много, что пришлось воспользоваться канистрами. Когда священник ушел, хозяйка открыла комнату пленниц и окропила телевизор, матрасы и стены. Захваченные врасплох пленницы растерялись. "Это святая вода, - приговаривала хозяйка, махая рукой, - она защитит, и с нами ничего не случится". Охранники крестились и, преклонив колени, приняли очистительный ливень с ангельским благоговением.
Весь декабрь прошел в традиционных для антьокцев молитвах и шумном веселье, не прекращавшемся ни на минуту. Маруха решила, что будет лучше, если похитители даже не узнают о ее дне рождения: 9 декабря ей исполнялось пятьдесят три. Беатрис пообещала сохранить это в тайне, но накануне тюремщики обо всем узнали из телепрограммы, которую дети Марухи специально подготовили для матери. Ощутив причастность к семейной жизни на экране, охранники явно оживились. "Донья Маруха, - заметил один из них, - доктор Вильямисар выглядит молодцом, у него хорошее настроение, и он вас очень любит". Кто-то выразил надежду, что Маруха познакомит их с одной из своих дочерей и позволит с ней погулять. Но все же Маруха смотрела передачу, как мертвец созерцает с того света жизнь, в которой не может участвовать, и даже поговорить с живыми лишен возможности. На следующий день часов в одиннадцать утра дверь в комнату неожиданно открылась и хозяин с женой внесли бутылку местного шампанского, стаканы для всех и торт, покрытый сверху чем-то вроде зубной пасты. Сердечно поздравив Маруху, хозяева и охранники хором пропели "Happy birthday", после чего выпили и закусили. Противоречивые чувства вызвал в душе Марухи этот импровизированный праздник.
Проснувшись 26 ноября, Хуан Витта узнал, что его освобождают по состоянию здоровья. Мелькнула страшная мысль, что это уловка, и общественности хотят предъявить первый труп. Когда через несколько часов охранник объявил, чтобы он приготовился к освобождению, Хуана охватила паника. "Конечно, мне хотелось умереть своей смертью, - вспоминал он, - но раз уж так распорядилась судьба, оставалось смириться". Ему приказали побриться и надеть чистое белье, что он и сделал, решив, что наряжается па свои похороны. Потом ему объяснили, как вести себя на свободе и особенно что говорить прессе, чтобы не навести полицию па след и не спровоцировать силовых акций. Сразу после полудня его прокатили в машине по закоулкам Медельина и без лишних церемоний высадили на углу одной из улиц.
Оставшегося в одиночестве Хэро Бусса снова перевезли - на этот раз в хороший квартал, рядом со школой аэробики для девушек. Хозяин квартиры, мулат, слыл гулякой и мотом. Его жена - лет тридцати, на седьмом месяце беременности - с самого утра занималась тем, что примеряла дорогие и вычурные украшения. Их маленький сын жил у бабушки, и Бусса разместили в детской, заполненной всевозможными механическими игрушками. Из оказанного приема Хэро сделал вывод, что надо настраиваться на длительное одиночное заключение. Хозяевам, похоже, понравился этот немец, взятый прямиком из старого фильма с Марлен Дитрих: около двух метров в высоту, метр в ширину, пятидесятилетний юноша с неиссякаемым чувством юмора и красочным испанским языком, сдобренным карибским жаргоном ею жены Кармен Сантьяго. К тому времени в качестве корреспондента немецких газет и радио в Латинской Америке Хэро побывал во многих переделках, включая военный переворот в Чили, где однажды провел бессонную ночь, ожидая расстрела. Теперь его, стреляного воробья, уже не могли удивить фольклорные особенности плена.
Читать дальше