Алан Маршалл - В сердце моем

- А ты попробуй.

- Обязательно попробую.

Прозвенел звонок. Через пять минут он зазвонит снова, и тогда девушки уже должны будут стоять у своих машин, в ожидании, когда завертятся шкивы и заработают приводные ремни.

Девушки встали и пошли к воротам. У входа образовался затор - задние положили руки на плечи стоявших впереди и, медленно переставляя ноги, двигались, словно узники, устремив взгляд на мрачное здание фабрики, где их ждали пока еще безмолвные машины.

Я стоял позади, рядом с Лилой Хэйл, что-то искавшей в своей сумочке.

- Итак, снова за работу, - сказал я, безнадежно махнув рукой. - А на солнышке так хорошо!

- Еще бы!

- Вы здесь ведь недавно работаете?

- Всего четыре дня.

- Ну и как вам нравится?

- Да как вам сказать, - она помедлила, не зная, стоит ли говорить мне правду: ведь еще неизвестно, как я к этому отнесусь. - Не очень.

- Не очень, - повторил я и добавил: - И мне тоже.

- Но это работа, - твердо сказала она, словно кладя конец своим сомнениям и неудовольствию. ("Раз ты работаешь, а другие нет, - значит, тебе повезло", - говорил ее тон.)

- Работа-то работа, - сказал я, - да только хорошо бы иметь занятие по душе. Вот если бы вы, например, могли выбрать работу по своему вкусу - что бы вы предпочли?

- Я бы стала балериной.

- Вот это да! - воскликнул я. - Подумать только. Это было бы замечательно. А вы когда-нибудь видели балет?

- Нет, но у меня есть книжка о балете, там много всяких фотографий.

- И среди них, наверное, очень красивые?

- Да, балерины такие изящные, воздушные. Можно подумать, что они ничего не весят. Они совсем особенные, непохожие на других.

- Они очень много занимаются, - сказал я.

- Да, и мама тоже так говорит.

- А почему вы не пошли учиться, раз вам так нравится балет?

- Слишком дорого. Но я танцую дома. И уже многому выучилась. Смотрю на фотографии и танцую.

- Правильно, - сказал я. - Танцуйте, как они. Прыгайте и кружитесь. - Я помахал руками. - Как будто у вас выросли крылья. Я могу без конца смотреть на фотографии балерин и мечтать. Иногда я и сам чувствую себя легким, воздушным - как вы говорите, и тогда мне кажется, будто я порхаю на сцене под звуки музыки.

Лила бросила на меня быстрый взгляд. На лице ее отражалось удивление и радость. Мимолетная улыбка преобразила ее лицо.

- И у меня бывает такое ощущение, - воскликнула она. - Как, странно! Подумать только, что и вам так кажется - точь-в-точь как мне.

Она смущенно засмеялась:

- Наверное, это глупо.

- Ничего глупого тут нет, - сказал я.

- Не-ет, - протянула она с сомнением в голосе, а затем решительным тоном заявила: - Я накоплю денег и буду учиться.

Лила на минуту задумалась, оживление ее погасло, и она тихо сказала:

- Только тогда я буду уже старой. В той книжке сказано, что надо начинать учиться с детских лет.

- Вы ведь получаете двенадцать с половиной шиллингов?

- Да, но мама оставляет мне только половину. Последние замешкавшиеся девушки исчезали за дверью фабрики.

- Мне надо идти.

Она побежала вслед за подружками и скрылась из виду.

Я же пошел в свою контору и сел за стол. Глаза бегали по колонкам цифр, но в ушах по-прежнему звенели девичьи голоса; я продолжал слышать их и назавтра, и во все последующие дни, и они словно голос совести определяли каждую мою мысль, каждый мой шаг.

Под крышами фабрик в широко раскинувшихся промышленных пригородах Мельбурна работало очень много молоденьких девушек. Все они постепенно, шаг за шагом, постигали уроки жизни, пока наконец у них не складывались взгляды, определявшие их поступки. Они выносили свои знания из секретов, поверявшихся шепотом на школьном дворе, из признаний подруги, сидевшей с ними за одной партой, из рассказов, услышанных во время перерыва во дворе фабрики, из встреч с присяжными соблазнителями, поджидающими девушек в своих машинах и в подъездах домов, из захватанных книжек, которые передавались из рук в руки и вели к пропасти.

Знания, таким путем приобретенные, не просвещали ум, не поощряли талант, не вдохновляли на благородное дело, не утверждали истинных ценностей. Складывая их, как кирпичики, девушки воздвигали в своей душе крепость, тщетно надеясь укрыться за ее стенами, когда на них наступало одиночество, одолевали мечты, когда от них требовали подчинения общим правилам, когда их терзала зависть и, наконец, когда они испытывали отчаянную потребность быть любимыми.

О, как ты красив, Рон Хьюз! Ты крепок и силен, и твои руки оградят меня от беды. Ты ведь не причинишь мне зла, когда мы останемся вдвоем в темноте, правда, Рон Хьюз? И не бросишь потом меня плакать в потемках, одну-одинешеньку, пока ты любезничаешь с другой?