Алан Маршалл - В сердце моем

Сейчас Артур жил на то, что выигрывал на скачках, однако в прошлом он плавал на парусных судах, был стрелком в годы мировой войны и возил в своем дилижансе постояльцев гостиницы в Уоллоби-крик - местечке, находившемся в двадцати трех милях от Мельбурна, где мы с ним и познакомились. Я снимал комнату в той же гостинице, когда служил клерком в Управлении округа, и он решил взять на себя роль моего опекуна. Он был намного старше меня, не женат, но готовился сделать этот шаг в ближайшем будущем. Он снимал комнату на Кинг-стрит и столовался в разных кафе. Иногда я сопровождал его, мы оба любили поболтать, сидя за столиком. Артур стал знатоком по части кафе и неустанно искал такие, где можно было бы поесть дешево и вкусно. Он был убежден, что на хороший обед можно рассчитывать лишь в новом кафе в первые две недели после открытия, - дальше было уже не то.

Нередко при встрече он первым долгом радостно сообщал: "На Элизабет-стрит открылось кафе, где порция индейки стоит шиллинг девять пенсов. Пошли!"

Несколько дней он был в восторге от кафе, но затем настроение его портилось, и он заявлял мне, что не может понять, почему индейка считается деликатесом.

В дни, когда не было скачек, он сидел за столом в своей комнате и изучал отчеты о скачках. Он не верил ни в какие "системы", считая, что они только путают, поскольку никак невозможно учесть коварство жокеев и владельцев лошадей. "Прежде всего надо узнать, что представляют собой люди, в чьих руках находится лошадь. Поскольку все они жулики - выяснить это яв трудно. Затем надо пораскинуть мозгами и определить, когда именно им будет выгоднее всего, чтобы лошадь их выиграла".

Он тщательно изучал карьеру лошадей, обладавших отличными данными и тем не менее постоянно проигрывавших скачки. Артур пытался предугадать день, когда хозяин лошади решит пустить ее в полную силу. Тут-то он и начинал ставить на нее. Когда лошадь приходила первой, выдача обыкновенно была высока, и Артур умудрялся жить на выигранные деньги.

Как все игроки, он находился в состоянии постоянного нервного напряжения, тем более тягостного, что у него не было какой-либо серьезной цели в жизни. Он хотел бы иметь любимую женщину, на которую мог бы положиться, ради которой стоило бы работать. По природе своей он вовсе не был игроком, но из-за полученных на войне ранений он не был в состоянии работать по-настоящему (потребовался кусок его собственного ребра, чтобы заткнуть отверстие, проделанное в черепе шрапнелью, и, судя по некоторым признакам, угроза паралича до сих пор висела над ним).

Он говорил, что собирается бросить играть.

- Это занятие для простаков, - как-то сказал он мне. - Смотри, не попадись на эту удочку.

Однажды, сильно проигравшись, он сказал:

- Когда просадишь на скачках столько денег, просто невозможно сидеть дома. Идешь на улицу, не знаешь, чем же, черт возьми, заняться. Единственно, что может рассеять тоску в таком случае, - это если женщина признается, что любит тебя. Тогда настроение исправляется моментально.

Так началась его дружба с Флори Берч - официанткой в привокзальном кафе, где обеды были лучше, чем в других местах. Флори была пышная шатенка, с румяным лицом, свидетельствовавшим о том, что она выросла в деревне. Дочь фермера, она умела доить коров, сбивать масло, варить вкусные обеды и, по моему глубокому убеждению, была способна держать любого мужа под башмаком.

Артур влюбился в нее помимо своей воли. Как-то вечером, когда мы вышли из кафе, где Артур условился с ней о свидании, он сказал мне:

- Она мне в душу влезла, просто не знаю, что и делать. Ведь она совсем деревня, Алан. На расстоянии она мне нравится куда больше.

- Тогда не женись на ней, - посоветовал я.

- Чего проще, - возразил Артур. - Тебе легко сказать. Вроде как парни на трибунах орут, надрываются, а брось им мяч - и оказывается, они его и поддать как следует не умеют. Иной раз вечером пойдешь погулять по набережной, и как пахнет на тебя морем, поглядишь на воду и подумаешь: "Вот где твое место, балда ты этакий, - на море! Чтобы лежал ты на койке, а за стенкою волны бы бились". Ведь вон оно море, прямо перед тобой, хоть рукой пощупай. Тут-то и начинаешь раздумывать, что же, черт меня побери, я увидел хорошего в Флори.

А потом... обнимешь ее, и все! И откуда у этих баб нежность такая берется - в толк не возьму. С ними и сам размякнешь. И ведь знаешь же, что говорить с ними, ну хоть бы так, как говорим мы с тобой, никогда не будешь. А все равно ночь напролет мечешься без сна - думаешь о них. Все в голову лезет - а вдруг она целуется сейчас с кем-нибудь.