Дмитрий Холендро - Ожидание - повести

— Вот, Гена, — показал Алик, подтянув к нему застеснявшегося Кирюху. — Это жених. Надо его подмонтировать.

Гена все еще хлопал веками, но ситуацию понял быстро.

— Сделаем, — успокоил он, вынимая сигарету из пачки Алика. — Но вы, Кирилл, обязательно должны быть на корабле.

— Я?! — растерялся Киря. — А гости?

— Они подождут до завтра, как я понимаю. Всего-навсего один денек. Ничего не попишешь, брат… ;Извини.

Киря поерзал кулаком у себя под носом.

— Да и, конечно, он должен быть не просто на корабле, а на том корабле, который поймает рыбу, — продолжал Кайранский.

— Интересно! — воскликнул Алик.

— Кто знает, какой это корабль!

— Жизнь подскажет.

— А куда Кирю сажать?

— У меня есть свой сейнер, — запротестовал Киря. — «Ястреб».

— Возьмет твой «Ястреб» рыбу или не возьмет — бабушка надвое сказала. А ты будешь там, где рыба, — без обиняков решил Ван Ваныч.

— Иначе свадьба не склеится, — сказал Гена, на которого Кузя Второй смотрел в восхищении. Другие люди сочиняют песни, рассказы, постановки, а этот сочинял жизнь.

— Иначе она будет никому не нужной, голой иллюстрацией, — горячо объяснил Кирюхе Алик.

Но Кирюха все равно ничего не понял. Он с какой-то стыдливой растерянностью посмотрел на Горбова, потом с надеждой на Сашку. Сашка снова тряхнул головой набок, откинув сползающий до бровей клин блестящих волос, и сказал:

— Возьму или не возьму я рыбу, это действительно и бабушке неизвестно. Но Кирю с «Ястреба» я не отдам.

И рукой отвел волосы назад, открыв свой цыганский глаз.

А Горбов конфузливо развел руками, может, первый раз в жизни довольствуясь благодатной позицией полного невмешательства:

— Я теперь не командую. Кино!

Есть у нас ехидный дед Тимка. Кривоногий, маленький, подбородок весь в клочках седины. Борода ему не удалась, а усы гнутые, красивые, двухцветные: сверху чисто-серебристые, а снизу рыжие — от табака.

В доисторическом прошлом, перед войной, был он знатной личностью, во всяком случае портрет печатался в областной газете, да еще на первой странице. Передовик. Рыбу ловил, как будто у него по радио с ней связь была, хотя тогда на рыбацкие корабли радио не ставили. Он и сам чуял ее, как дельфин. Пустой с моря не возвращался.

Да ведь известно, что раньше и рыба лучше ловилась и даже вкусней была. И что сказки сочиняются не только про будущее, но и про «раньше». Может, и про деда Тимку кое-что привирали. Людям грустно оттого, что жизнь проходит, что была она нелегкой, так нет его поругать, прожитое, они еще украшают, хотя всякое украшательство уже подверглось порицанию, а они будто не слышат, занимаются своим, потому что это прошлое — их жизнь. И пусть становится еще грустнее, но им хочется расстаться с чем-то хорошим, чему они отдали свои силы. А если для этого приходится капельку слукавить, то и в самом их лукавстве живет не жалкая мелочность, а большая надежда. Когда-то там, впереди, все будет так, как они хотели. А хотели вот так…

Люди есть люди. Вспоминая, они смотрят вперед.

Вот и дед Тимка… Словно бы никто не верит в его старость, а все верят в его бессмертие, зовут деда в глаза — Тима, а за глаза — как мальчишку. Кроме торжественных случаев, которых в жизни было-то всего два: один, когда напечатали портрет в газете, другой, когда запоздало провожали на эту самую пенсию. Это помню и я. После него и достался «Ястреб» Сашке Таранцу.

Ночью один за другим все наши бригадиры побывали у деда Тимки, спрашивали, где лучше искать рыбу, какие надежды.

— Ну, Тима, совет давай!

— Какой совет? Рыба от тепла поглупела.

— Зато ты умный.

А дед Тимка взял да поплелся к председателю. Он приковылял к Горбову за полночь, отогнал кобеля Тарзана, бухающего, как из пушки, и без спроса вошел в дом. Горбов двери не закрывал круглыми сутками — без толку. То придет рыбак, то дежурный по цеху. У того не так рыбу приняли, тому не то поймали. То больному разрешите машину до Песчаного, то здоровому — в город за больным. Тот уехать хочет навеки, этот, наоборот, строится. У одного общественный долг, у другого личный интерес, а то притащится и такое нейтральное лицо, как человек без должности и забот, дед Тимка.

Луна смотрела на Аю во все свое одинокое око, и было по-летнему светло, разве только не пахло сияние этой белой ночи грушами. Груши давно все съели.

— Дед Тима? Входи, входи.

— Да я уж вошел.

Горбов поднялся с кровати в одном исподнем и сел на табуретку у стола посреди стеклянной веранды, куда тотчас же ласково выпроводила их жена.