Дмитрий Холендро - Ожидание - повести

— Позовите Ивана Анисимовича! Слышите?

Мы дали Маше все кровоостанавливающие, что у нас были.

— Нужен лед, — сказал я.

— Бегите! — кажется, кричала мне Туся.

В чем был, я кинулся на улицу. Дождь плотно стоял от неба до земли. Я бежал, как сквозь заросли, сам не зная куда. У клуба я остановился и увидел, как по темным окнам течет размытый свет фонаря, горящего через улицу, у столовой. Дом Ивана Анисимовича был направо.

Я вошел в комнату и ударился о духоту. Комната вся заросла цветами. Смешно. Тут на дворе зелень чуть ли не круглый год, зачем ее столько внутри? Она висела на стенах, стояла на полках и на полу. Как в оранжерее.

— Ноги вытирайте, — велел мне великий путешественник, вернувшись за тапочками куда-то в спальню: на мой стук он притопал к двери босой.

— Нужен лед! — крикнул я ему, не дожидаясь, пока он снова выйдет из спальни, потому что он медлил.

— Что случилось?

— Роженица, — начал я.

— Как фамилия? — спросил он, появляясь и прикрывая за собой дверь. Одной ногой он возил по полу: никак не мог попасть в тапочку.

— Не знаю.

— Откуда?

— Не знаю.

Перестав шаркать, он посмотрел на меня, как на преступника, на пьяного, на обманщика.

— Я не обманываю, — сказал я.

— У нас все роженицы на учете, — начал он, — все получают консультацию… Уварова из Лучистого…

— Одевайтесь! — умоляюще крикнул я.

— Жене лесничего рано…

— Иван Анисимович…

— Екатерина Дацюк, племянница Дацюка? — спросил он.

— Маша, — перебил я. — Она умрет.

— Какая еще Маша?

Он опять подумал, что я морочу ему голову.

— Маша, — повторил я.

— Выкидыш?

— Нормальный ребенок.

— Откуда он взялся?

— Иван Анисимович! Я все расскажу по дороге. Но он ждал, в третий раз посмотрев на меня без доверия, и я стал сбивчиво рассказывать:

— Нужен лед. Кровотечение…

— Сильное?

— Да.

— Где же я возьму лед? — Он сел. — Льда у нас не найдешь. Вот хороший случай припаять облздраву! Плакатики шлют, а холодильника нет. Мы же на задворках. У нас происшествий не бывает.

— Что случилось? — зычно крикнула из-за двери его жена, недовольная тем, что ее разбудили, как потревоженная медведица.

— Женщина родила в больнице. Кровотечение.

— Да кто такая? — донеслось из-за двери властно. — Дацюк?

— Нет, не Дацюк!

— А кто же? Лесничиха?

— Лесничихе рано.

Мне вдруг захотелось его ударить. Я стоял и мял кулаки, точно бы и впрямь собирался кинуться на него от бессилия.

— Что же вы сделали? — спросил он меня.

Я перечислил все меры, принятые мной и Тусей.

— Нет, что вы сделали? — переспросил он меня, бродя по комнате. — Вы самостоятельно приняли ребенка, а на меня хотите переложить ответственность?

— Вот именно! — сказала дверь.

Я не думал об этом. У меня закружилась голова, потому что я весь день ничего не ел. На сейнере меня угощали борщом и рыбой, но я не мог из-за качки.

— Вы придете? — спросил я Ивана Анисимовича.

Он наконец нашел сигареты на тумбочке возле цветочного горшка с зеленым облаком разросшегося аспарагуса, какие держала и моя тетка, почиркал спичкой и пустил в мою сторону струю дыма, быстро почесывая живот сунутой под пижаму рукой.

— Я пойду, — сказал я.

Пижама на нем была как на арестанте.

Посмотрев на небо, я понял, что такое сильный дождь. Он больно бил по лицу. В рамах киоска «Союзпечати» с тихим звоном дрожали стекла.

Почти все дома Камушкина вытянулись в одну улицу, главную, какая полагается любому городку. Но кроме нее и кроме так называемой «палубы», верхнего яруса, откуда смотрят кино, есть еще щели, ложбинки, впадинки, в которые тоже втиснулось по одному, а то и по два-три дома. В одном из таких безымянных закоулков и жил Демидов.

За калиткой я споткнулся о какой-то камень, который ему было недосуг отшвырнуть своим сапогом в сторону. А может быть, он подпирал им калитку, когда ею настырно бренчал ветер, дующий тут, говорят, по три или по трижды три дня без перерыва. Его называли как-то, этот ветер, я сейчас забыл как, — Кажется, астрахан. Он выматывал нервы, и люди от него дурели. В эти трижды три или еще на три помноженные дни — такой уж был счет ветру — по законам забытых лет прекращалось судопроизводство, чтобы избегать несправедливых решений.

И что за мысли некстати лезли в голову!

Я забарабанил в темное окно.

— Лиля? — спросил Демидов.

— Нет.

— А кто там?

— Я.

— Кто — я?

— Доктор.

Первый раз я сам себя назвал так, для быстроты.