Мария Романушко - Не под пустым небом

Я чуть в обморок не упала от неожиданности. Я не была готова. Я не знала, что я скажу этому необыкновенному человеку.

Но я вошла – и все страхи остались за порогом.

Крошечная комната, похожая на келью: топчан у двери, стол у окна, иконы и полки с книгами. Лампадка, мерцающая в углу… Он сидел у стола, осенний зыбкий свет из окошка слабо освещал Вечную Книгу на столе… Но в комнате было светло, светло от его лица, от жаркого света его глаз…

Я села на стул напротив его.

– Ну, здравствуй, Маша! – сказал он. Сказал так тепло и просто, как будто мы сто лет знакомы, как будто он давно ждал меня, и рад, что я, наконец, пришла. И я поняла в ту минуту, что пришла к своему духовному отцу… И, сама от себя не ожидая, стала рассказывать ему – о том, как трудно дома, как тяжело с Фёдором, как непросто в институте… А ещё рассказала ему о Моём Клоуне… Он слушал очень внимательно. А потом сказал:

– То, что в институте к тебе такие придирки, относись к этому философски. Дар писать тебе дан Богом, а люди, пусть даже и твой творческий руководитель, не имеют права тебе диктовать, что писать и как писать. Прислушивайся только к своему внутреннему голосу, к своей интуиции, она тебя не обманет… То, что дома такие испытания – это часто так бывает, когда человек приходит к вере. Сказано ведь: враги человеку домашние его… А ещё сказано: нет пророка в своём отечестве. Дай Бог тебе сил и терпения. Главное – не озлобиться в этой ситуации. А насчёт твоей сильной привязанности к ушедшему человеку… Ты тоскуешь – и его душе тяжело от этого, ты его тянешь к земле, откуда он уже ушёл. Он ушёл – значит, ему было пора уйти. Если мы веруем, мы веруем и в то, что ни один волос не упадёт с нашей головы без Божьего соизволения на то. Он ушёл. А ты не даёшь ему двигаться дальше. И ты должна это понять.

– Что же мне делать, отец Александр?

– Отпусти его… Я понимаю: это – нелегко. И всё-таки необходимо. Тем более, если ты любишь его и желаешь ему добра. Отпусти его, Маша…

«Отпусти его…» – ещё долго звучал во мне его голос, полный тепла и сострадания. «Отпусти его, Маша…»

Живу у Неструевой, и опять звонит мама:

– Я нашла тебе другую комнату. Ещё ближе к нашему дому, совсем близко. И хозяйка симпатичная женщина, уборщица из нашего института.

Теперь мама сняла для меня комнатку у алкашей. (Правда, мы не знали сначала, что они алкаши).

Это действительно совсем близко от моего дома. (Хм, «моего»!) Перетаскиваю туда своё кресло-качалку и любимые книги. Но трудно заниматься, трудно писать и читать, когда за стеной ежевечерние пьяные оргии. Хозяйки квартиры – моложавая мать и взрослая дочь. Мать каждый вечер приводит командировочных мужиков из института усовершенствования лесной промышленности, где работает уборщицей. В квартире ещё обретаются старая бабушка и маленький сын, лет пяти. А муж обретается за колючей проволокой: кого-то покалечил по пьянке.

Обвязываю голову толстым махровым полотенцем. Но заглушить это невозможно! Пьют, гремят стаканами, горланят «шумел камыш, деревья гнулись» и отборно матерятся. Потом начинаются крики, делёж «красавиц», которых всего две, а мужиков всегда больше, а всем охота. Иногда стучат в мою комнату, но я заранее закрываю дверь на швабру, гашу верхний свет и сижу тихо, как мышь. При свече. А хозяйка кричит, чтобы не трогали её жиличку…

Читаю книгу, которую надо прочесть перед первой исповедью, чтобы разобраться со своими грехами. Господи, сколько же у меня грехов!… Да я насквозь грешный человек! Я и не знала, что уныние – это смертный грех. Сколько раз в жизни я унывала? Сколько раз была одержима мыслью, что в жизни нет смысла? И что лучше бы эту жизнь прекратить как-нибудь, да поскорее… Сколько раз обижалась на ближних своих, сколько раз злилась на Фёдора, когда он мне отвешивал моральные оплеухи… Злилась, обижалась. А, оказывается, надо было радоваться и подставлять другую щёку. Нет, я ещё, видимо, не до конца христианка, какая-то неправильная, потому что даже в страшном сне мне это не привидится, что я благодарю Фёдора за все его колючие и несправедливые слова. Учу заповеди блаженства… Учу Символ веры… Готовлюсь к первой исповеди и к первому причастию. Учу, твержу молитвы… сколько в них красоты! Только смысл не всегда ясен. Но когда повторяешь много, много раз, смысл начинает как бы прорастать из старославянской вязи слов… Начинаешь чувствовать его нутром… Помимо слов. Слова – только как опоры, как ходунки для того, кто учится ходить. Прочла вот, что самая высшая молитва – это умная молитва, которая – уже без слов, в самом сердце рождается… Учу молитвы – обвязав голову махровым полотенцем – под пьяные крики за тонкой стеной…