Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…

– Давай пойдём туда, где кончаются все города! – предложил Антон.

– Давай, – с радостью согласилась я.

– Там ничего нет – ни улиц, ни городов… Только одна высокая-превысокая башня. Зелёная трава – и вода… А в воде – оранжевые водоросли…

– Идём, идём, я очень хочу туда!

Мы дошли до нашей бухты, засыпанной снегом, постояли на её берегу – где кончаются все города…

Потом повернули обратно к дому. Весь обратный путь Антон рассказывал мне про это чудесное место, где только вода и трава…

– Шли дожди – и образовалась огромная бухта. Все дома утонули. И люди стали теперь – как рыбы… И в воде растут такие водоросли – цветок элэмбас…

Строит что-то из кубиков.

– Это – город. Подземельск. Тут живут люди подземёльцы, они разговаривают на подземёльском языке. А ещё есть Нанебный город. Там живут нанебцы и разговаривают на нанебном языке. Но этот город уже сломался. И нанебцы строят себе новый город. Но уже не на небе. На небе – плохо, с неба все дома падают…

– Милый мой фантазёр! Что бы я делала, если бы тебя у меня не было?

– Искала бы! Во всех городах, во всех улицах…

Гуляли в сквере за «Невой». Вспомнили нашу осеннюю игру, когда Антошка прятался – и мы его искали за каждым деревом, за каждым кустом.

Антон объявил:

– Начинаем передачу: «Где Антоша?»

А снег глубокий и рыхлый, Антон тут же потерял калошу. Хохочет:

– Теперь уже передача не «Где Антоша?», а «Где калоша?»

Эти калоши нас совершенно замучили – без конца их теряем.

Вечер. Переходим улицу. Я оглядываюсь по сторонам.

– Ты что смотришь? – спрашивает Антон.

– Смотрю, нет ли машины?

– Ты лучше смотри: нет ли калошины? – смеётся Антон. – Калошу-то опять потеряли!

Разломал очередной барабан, снял с него обруч и катает по комнате. Говорит:

– Это колесо – жевуземчик! К кому оно прикатится – тот кого-то любит.

Колесо прикатилось ко мне. Антон ликует:

– Значит, ты меня любишь! Всё правильно.

Очень ласковый. Всё время лезет целоваться и без конца говорит о своей любви, порой – не по-детски сложно:

– Мама, я – твой отдых любви. Во мне – вся твоя любвя. А в моём отдыхе – вся твоя любвя.

Со смехом накидывается на меня:

– Дай я тебя так расцелую, что тебе сразу будет девяносто лет!

– Хочешь, я подарю тебе своё обнимание?

И – накидывается на меня с объятиями. Кричит и хохочет:

– Раздавление мамы! Вторая серия!…

Несколько дней назад написал мне на разных языках объяснения в любви – на русском, французском, украинском, самболюнском, амперском, испанском и английском (с моей помощью), дерефанском и ещё на каких-то, мне неведомых языках…

И положил все эти записки мне под подушку.

– Чтобы сны тебе хорошие снились!

А сегодня устроил ревизию. Поднял подушку. И с самым деловым видом:

– А где мои любишки?

И принялся пересчитывать…

В пятницу вечером. Задумчиво глядя в тёмное окно:

– Пятница испятнилась…

На улице, глядя вслед бродячей собаке, со вздохом:

– Собака иссобачилась…

– Что это значит?

– Это значит: привыкла быть собакой.

И тут же выдал целую дюжину аналогичных примеров:

– Мама измамилась – привыкла быть мамой. Верёвка изверёвилась – привыкла быть верёвкой. Кастрюля искастрюлилась, часы исчасились…

– Антошка, не болтай, а пей молоко.

– А то оно зашкуреется и замикробится, – добавляет он, хихикая.

После нашего очередного препирательства из-за еды (не хочет ничего, кроме гречневой каши!).

Спрашивает лукаво:

– А клей склеивает жевузем?…

28 января, утром, проснувшись:

– Мама, мне уже четыре года?

– Ещё нет. В 12 часов дня будет ровно четыре года.

– Ровно – как эта палка?

– Я тебя обниму до целого раздавления!

– Антошка, ты же меня не целуешь, а клюёшь!

– Сейчас я тебя расклюю до последнего организма!

На день рождения Антона пришло много гостей: наша подруга Оля Тишлер, Борис Глебович Штейн и мои друзья из Литконсультации.

А ещё пришёл Каптерев! Антон его очень ждал, очень хотел увидеть Большого Художника. А день выдался такой метельный!… И я волновалась: сможет ли Валерий Всеволодович доехать до нас в такую непогоду? Всё-таки ему уже восемьдесят лет!

Звонок в дверь. Антошка бежит открывать…