Мария Романушко - Там, где всегда ветер

Мне кажется, я вижу всех, кто смотрелся когда-либо в это зеркало. Вижу бабушкиных братьев, Николая и Сергея, молодых и красивых. Вижу свою прабабку Параскеву, женщину красивую и властную, она умерла совсем не старой, и старухой её никто не помнит. Вижу своего прадеда Лаврентия, вижу его добрые и печальные глаза, как будто виноватые, вижу его мягкую, извиняющуюся улыбку… никого не было рядом с ним, когда он умирал в полном одиночестве в этой хате во время страшного голода на Украине…

А ещё в этом зеркале я будто бы вижу себя в далёком будущем… взрослая женщина, морщинки… усталость во взгляде… и будто бы все лица, всех моих предков, соединились в моём…

Я люблю запах этой хаты: здесь всегда пахнет свежим хлебом, тёплым печным духом, бабушка Мотя и её дочь Зоя сами пекут хлеб – такие большие круглые караваи, которые кладутся на широкие, посыпанные мукой лопаты, и на этих лопатах отправляются в печь. И там, в горячей печи, за железной заслонкой, они трескаются, как земная кора при землетрясении… Этот деревенский хлеб не такой, как городской: этот – пышный, рассыпчатый и почему-то совсем несолёный. Я его посыпаю солью. И соль тут другая – крупная и блестящая, как драгоценные камушки…

А ещё в этой хате пахнет чистотой, свежевыстиранными ткаными половиками, беленькими крахмальными занавесочками на окнах, пахнет парным, ещё не остывшим молоком, которое стоит на столе в тёмной глиняной кринке… (Может, этой кринке сто лет!) А когда мы с бабушкой как-то раз приехали в Васильевку на Пасху, хата пахла свежей берёзовой листвой и травой: земляной пол был устлан травой и ветками – и это было так сказочно! И после обеда, в жару, все спали на полу, прямо на пахучей траве…

А возле хаты – цветут розовые и тёмно-вишнёвые мальвы… Они всегда тут цветут. Все годы, каждый год… Я люблю их несильный, такой южный, степной, нежный запах. Белая хатка и мальвы… Для меня это и есть Украина, родина моих предков. А за хаткой огород с рядами кукурузы и с маленькими круглыми дыньками, очень сладкими, они называются «колхозница».

Бабушка Мотя обязательно варит на ужин золотые кукурузные початки. А каштановые и золотистые кукурузные волоски идут на косы кукле. Как только мы приезжаем, мы с бабушкой тут же мастерим тряпичную куклу, и я пришиваю ей кукурузные прохладные косы… Когда-то кукла мастерилась для меня, теперь – для Маришки. Для меня какое-то необыкновенное блаженство прикасаться к этим кукурузным волоскам, гладить их, ощущать их прохладу и нежность… А ещё они так дивно пахнут! Едва-едва, такой тонкий, воздушный аромат…

Июль. Мы с мамой в Киеве. Мне только что исполнилось двенадцать лет. Эта поездка – подарок мне на день рождения.

В Киеве произошла странная история с маминым исчезновением.

Просто мама иногда так глубоко задумывалась, что могла забыть обо всём на свете, даже о родном ребёнке. Ну да, я стояла в тот момент спиной к двери и разглядывала особнячки напротив, а она вышла из магазина и пошла… В упор не увидев меня. Или забыв на какое-то мгновение обо мне. Я не знаю, что у неё там творилось в голове в тот момент, как далеко она была в своих мыслях от этой минуты, от этого места… Или было так: в то мгновение, когда она вышла, по тротуару шёл человек и заслонил меня на какой-то миг… На одно-единственное мгновение! Но ей уже показалось, что я ПРОПАЛА, ПОТЕРЯЛАСЬ – и она куда-то побежала, сломя голову, задавая каждому встречному один и тот же вопрос: «Девочку не видели? Такую худенькую, с косичками. Ещё она немножко заикается». И умчалась моя бедная мама зачем-то в Ботанический сад. А это довольно далеко от того места.

– Я весь Ботанический сад оббежала! – кричала она мне потом.

– Но зачем, мама? ЗАЧЕМ???

– Я решила, что ты пошла погулять в Ботанический сад, – говорила она. – Там ведь так красиво…

– Но я не могла уйти в Ботанический сад! Я же не сумасшедшая! Я нормальный человек, мне уже двенадцать лет, а не два года. И если ты мне сказала: стой здесь и жди – я буду стоять и ждать. Сколько угодно!

– Я думала, тебе стало скучно… И потом: ты ведь терялась уже однажды…

Да, я терялась (для мамы), но это было давно, мне было тогда семь, и не терялась я на самом деле, а просто очень долго добиралась домой. Но это – отдельная история. Вообще же я не могу потеряться. В принципе! У меня фотографическая память, и я прекрасно ориентируюсь на местности. Но мама всё плакала, и жаловалась на сердце, и сосала валидол, и вновь и вновь упрекала меня в том, что я ушла, не дождавшись её. Она считала себя правой и несчастной, а меня легкомысленной и безжалостной, что я заставила её так сильно переволноваться. «У меня бы мог быть инфаркт!» – повторяла она.