Мария Романушко - Там, где всегда ветер

Незачем жить! В жизни нет смысла! Взрослые врут, что он есть! Вот почему каждый второй подросток склонен к суициду, или, по крайней мере, к мысли о нём. В жизни НЕТ СМЫСЛА. Смысл НЕ ОЩУЩАЕТСЯ, не просматривается, он настолько затуманен, завален бытовым мусором каждодневности, что кажется, что его и вовсе НЕТ! Жизнь безумно скучна. Уроки, школа, домашняя трудовая повинность, школьная трудовая повинность… Мытьё полов, собирание макулатуры, стояние в очереди за селёдкой, хождение за младшей сестрой в детсад, где отвратно пахнет подгорелым молоком, решение длинных, скучных уравнений – разве это может быть СМЫСЛОМ ЖИЗНИ и СЧАСТЬЕМ?

Смыслом жизни, безусловно, является любовь. Но для кого подростковая любовь (начиная с Ромео и Джульетты) была когда-нибудь счастьем? Подростковая любовь – неважно, в кого ты влюблён (в молоденького учителя, или в одноклассника) всегда боль и отчаянье. Да, случаются проблески счастья (Посмотрел! Коснулся нечаянно твоей руки! Сказал как-то особенно «Привет!») – но всё это вряд ли перевешивает другую чашу весов, на которой лежит безмерная ПУСТОТА…

А кого можно любить ещё? Родителей? В подростковом возрасте это – самая непосильная задача. Родители (эти хорошие, порядочные, трудолюбивые люди) – скучны, усталы, раздражены, равнодушны, они зануды, они самые непонимающие на свете люди. И самые жестокие. Ты думаешь О САМЫХ ГЛАВНЫХ НА СВЕТЕ вещах, а они тебя макают мордой в тарелку с манной кашей, или в таз с грязным бельём, или в тетрадь с ненавистными уравнениями…

Вера… Что такое вера? Взрослые говорят, что надо обязательно во что-то верить: например, в коммунизм, в светлое будущее… Чушь это всё! Как можно во что-то верить, если в жизни не просматривается совершенно никакого смысла?! Да, какая-то отличница верит, что надо учить уроки, чтобы получать пятёрки, чтобы потом поступить в институт, чтобы потом найти хорошую работу. И всю жизнь просидеть потом в какой-нибудь сберкассе, среди пыльных бумаг и тараканов, принимая коммунальные платежи, или выплачивая старушкам пенсию?! Во что вы верили, господа взрослые?! Где ваше светлое будущее? Что-что?… вы говорите, что можно быть счастливым, даже беря плату за канализацию?… Ну, зачем вы врёте, господа взрослые?!! Зачем вы вешаете нам лапшу на уши? Бред это всё! Бред и наглая ложь. А детей обманывать – нехорошо, Бог накажет. Ах, да, ведь вы – атеисты, вы в Бога не верите… Бог – это миф для тёмных, необразованных людей…

Как бы я хотела быть этим тёмным, необразованным человеком, чтобы поверить в Бога! Как бабушка Мотя, как бабушка Хима. Я бы спросила: Господи! зачем я родилась? Какой в этом был смысл? Зачем я здесь? Зачем я живу? Зачем я страдаю?…

ГОСПОДИ, ЗАЧЕМ Я ЖИВУ НА ЭТОМ СВЕТЕ???

Нет, не отвечает…

Нет никаких знамений.

А может и есть. Да только вы, господа взрослые, застите их от меня своими широкими спинами! Уйдите. Дайте мне разобраться самостоятельно. Не надо меня программировать на пятёрки, на коммунальные платежи, на старческие пенсии. Не может это быть смыслом жизни, НЕ МОЖЕТ!!!!

А ведь было, наверное, что-то и хорошее в моём отрочестве… Почему же оно так плохо запомнилось? И как его раскопать из-под кургана обид?

Конечно же, было… Например, наши с бабушкой поездки в Васильевку. Там бабушка становится сама собой – моей прежней, любимой бабушкой. Я уже привыкла к её раздвоению: когда мы с ней вдвоём (на Философской или в Васильевке) – это одна бабушка. Когда мы живём все вместе в Вольногорске – это совсем другая бабушка. Одну бабушку я люблю. Другую – боюсь. Я хотела бы жить с ней на Философской, вдвоём. Но так уже никогда не будет…

Когда они – трое взрослых: мама, бабушка и Фёдор – оказывались под одной крышей, начинался ад…

Я так, до сих пор, и не поняла, из-за чего они ссорились. Точнее – они ссорились из-за всего, из-за каждого пустяка, из-за каждого слова. Наверное, это называется психологической несовместимостью. Эти трое были катастрофически несовместимы: мать и дочь, тёща и зять, муж и жена. Они были несовместимы из-за своей чудовищной схожести: все трое упрямы, неуступчивы, резки на язык, обидчивы и злопамятны. И почему-то камнем преткновения для всех была я. Все трое постоянно об меня спотыкались, хотя я и старалась быть тише травы, ниже воды. Но, спотыкаясь об меня («О, какая упрямая! вся в отца!» «Как, опять сковородки не помыла?!» «Ты почему до сих пор кошачий горшок не вынесла?!» «Соломой её надо кормить!») – разрядившись на мне, все трое чувствовали какое-то облегчение, найдя причину внутреннего своего раздражения и недовольства – вовне: во мне. И когда я плакала, они ворчали: «Нет бы прощения попросить, так она ещё и ревёт!»